– Как? – восклицает Лара.
Адель пожимает плечами.
– Это сейчас там только один вход и один выход. А раньше было много. Надо было только знать, где искать. Ришар знал. И как только темнело, они тайком бегали туда.
Мы с Джейкобом поеживаемся, представляя себе катакомбы ночью. Туннель из костей, освещенный только свечой или фонариком, бледный неверный свет, а вокруг из теней выступают скелеты…
– Тома тоже захотел пойти с ними. Он просил, просил, и однажды Ришар согласился взять его с собой.
Адель рассказывает, а я поглядываю на Джейкоба. Его лицо потемнело, но взгляд отсутствующий, как будто его мысли где-то блуждают, хоть он и слушает. Но, кажется, он чувствует мой взгляд – моргает и вопросительно смотрит на меня, подняв брови.
– И вот они пошли, – продолжает Адель, гладя Мрака, – Тома, Ришар и двое друзей Ришара. Спустились вниз, в темноту.
Кот свернулся у нее на коленях черным мохнатым клубком. Таким счастливым я его в Париже не видела. У Адель, кажется, есть талант – заводить дружбу с раздражительными котами.
– Мальчики всегда там играли, и в тот раз тоже. Они играли в cache-cache. Знаете, что это?
Я мотаю головой.
– По-вашему это называется «прятки».
Я резко выпрямляю спину.
– Вот почему он считал – он водил! – кричу я, и Лара на экране кивает.
– Quoi? – спрашивает Адель. – Что?
– Un, deux, trois, quatre, cinq… – считает Лара на безупречном французском. – А я все не могла понять…
– Но если они играли в прятки, – я все еще не понимаю, – и он водил…
Адель энергично кивает.
– Тома был слишком маленький и слишком хорошо прятался, – говорит она. – Поэтому старшие мальчики хотели, чтобы он все время водил. Он закрывал глаза и считал, а другие мальчики разбегались и прятались.
Я пытаюсь представить себе, каково это, играть в таком месте, прятаться за скелетами или карабкаться по костям, и по спине у меня бегут мурашки.
– Тома очень хорошо находил других мальчиков, как они ни старались спрятаться, – снова звучит голосок Адель. – И на третий раз Ришар, наконец, разрешил своему маленькому брату спрятаться.
У меня желудок завязывается узлом, потому что я уже догадываюсь, что будет дальше.
– Ришар водил, – рассказывает девочка, – и он нашел одного своего друга, потом другого, а Тома не нашел. Ришар искал целый час, даже больше, пока, наконец, не сдался. Мальчики устали. Они хотели домой. И Ришар стал кричать: Thomas, c’est fini! – «игра закончена!» – но в ответ из туннелей доносилось только эхо.
У меня от ужаса шевелятся волосы на голове. Будь это просто чья-то история, мне была бы даже приятна эта нервная дрожь. Но я видела этого мальчика в одежде, перепачканной землей. И представляю себе, как он, потерявшись под землей, блуждает по бесконечным туннелям, среди костей, совсем один.
Адель продолжает.
– Ришар остался там на всю ночь, искал брата. Но не смог найти. Делать было нечего, пришлось пойти домой. Он все рассказал родителям, вызвали полицию и организовали поиски.
В горле у меня комок, трудно дышать. Я сглатываю.
– Они ведь нашли Тома?
Адель кивает.
– Нашли, – медленно говорит она. – Но было слишком поздно. Он был уже… – она не договаривает.
У меня в груди жуткая тяжесть, но я все же задаю следующий вопрос.
– Где его нашли?
Адель медлит с ответом, поглаживая Мрака.
– Он очень хорошо умел прятаться. И забрался в одну такую маленькую… – она подыскивает слово и наконец описывает над головой арку. – Coin
[16].
– Уголок, – переводит Лара. – Вроде ниши.
Адель кивает.
– Oui. Так. Вот он туда забрался, в маленький уютный уголок. Но кости вокруг него были старые, и иногда… – она делает жест руками, как будто что-то обрушивается. – Они скользят. Целые секции падают.
Лара в телефоне зажимает рот рукой.
– Они его нашли, в конце концов. Под костями.
Джейкоба передергивает, а я цепенею, представив себе, что погребена под костями в полной темноте.
– А Ришар? – спрашиваю я.
Адель перегибается через Мрака – тот явно не возражает – и похлопывает по фотографии старшего мальчика. Рядом с ним пустое пространство, а Ришар как-то неловко приподнял руку, будто не знает, куда ее положить, если рядом нет плеча братишки.
– Моя мать говорит, что он всегда грустил. Он так и не простил себя за то, что потерял там брата.
Мы долго сидим в тишине. Единственный звук в комнате – это басовитое мурлыканье Мрака. Я прокручиваю в голове рассказ Адель и понимаю, с беспощадной ясностью и ужасом понимаю, что мне придется сделать.
– Даже не думай, Кэсс, – вмешивается Джейкоб.
– Мы должны вернуться в катакомбы.
Адель смотрит на меня, ее лицо становится белым.
– Что?
Джейкоб стонет.
– Сами подумайте, – настаиваю я. – Тома, конечно, не привязан к одному месту, но это не значит, что нет места, которое для него важно. И это место – катакомбы, где он погиб.
– Ясное дело, – не сдается Джейкоб, – но он же не помнит, что погиб именно там.
– Возможно, и не помнит, – отвечаю я, – но, когда мы его встретили, он считал.
– И что?
– А то, что какая-то его часть помнит игру в прятки, – подает голос Лара из телефона, – хотя он и не помнит, что помнит. Память о катакомбах, вероятно, одна из самых последних вещей, которые его память еще удерживает. А значит, эти воспоминания могут вернуться первыми. В этом есть смысл. Там разбудить его память проще всего.
Я снова поворачиваюсь к мобильнику.
– Ладно, Лара, – говорю я. – Я вытащу его оттуда.
– Удачи, – желает Лара прямо перед тем, как я отключаю связь.
– Неужели никак нельзя обойтись без катакомб? – спрашивает меня Джейкоб. – Разве мы не можем выбрать, например, сад. Сад мне нравится. Он над землей.
Я бы тоже этого хотела. Очень хотела. Но я и так потеряла слишком много времени, пытаясь подманить Тома, упуская из вида простую истину: катакомбы – место, где все началось. Там все и должно закончиться.
– Ты знаешь, что я права.
– Нет, не знаю, – упрямо отвечает Джейкоб. – Процентов, скажем, на пятьдесят, ты, может, и права, но я на все девяносто уверен, что ты собираешься совершить большую ошибку.
