Отсюда я не вижу лицо Джейкоба, его скрывает козырек чужой шапки. И не так уж трудно представить себе, что это не он, а совсем другой человек. Мальчик, который ищет младшего брата.
– Тома! – зовет он, звонкий голос разносится по туннелям.
Тома… Тома…
Время тянется, ничего не происходит.
– Тома!..
Тома… Тома…
И тут…
Непонятно откуда, словно из-под земли, появляется мальчик. Он не выбежал из-за угла, он вообще не бежит. Только что Джейкоб был в туннеле один, а теперь их уже двое.
Джейкоб не сразу замечает его.
Он стоит к мальчику спиной и зовет, вглядываясь в темноту.
– Тома!..
Тома… Тома…
Малыш растерянно склоняет голову набок. На мгновение красный свет в его глазах вспыхивает ярче, как в лампочке, которая вот-вот перегорит. Тома делает шаг вперед и останавливается, едва не наступив на белый кусочек бумаги. Это одна из фотографий, которые я разложила в туннеле, словно хлебные крошки, указывающие заблудившемуся мальчику дорогу домой.
Я вижу, как Тома садится на корточки и поднимает снимок. Перед ним Ришар, положивший руку на плечо младшему брату. Тома сосредоточенно прищуривается. В его глазах снова загорается красный свет.
Кажется, мой план работает.
Джейкоб продолжает двигаться по туннелю, как мы и договаривались. Тома идет за ним следом.
Я ползу вперед, кости больно впиваются в ладони.
Увидев следующую фотографию, Тома опускается на колени. А вот еще один снимок. И еще. Окружающее маленькую фигурку алое свечение бледнеет с каждой новой находкой. С каждым воспоминанием.
Я продолжаю ползти по стене, стараясь не отставать от Тома, который направляется к Джейкобу.
Стена подо мной неоднородна. Сторона, выходящая в туннель, прочная, кости в ней закреплены и хорошо держатся. Но за этим фасадом – просто наваленные груды древних костей, и я изо всех сил стараюсь не соскользнуть с узкой полоски твердой «почвы».
Наконец, туннель заканчивается.
Джейкоб останавливается, ощупывает кости, преградившие ему путь, и поворачивает обратно.
Я не вижу его лица, зато вижу, как он вздрагивает и застывает, увидев мальчика, прижимающего к груди старые фотографии. Или Джейкоб более талантливый актер, чем я думала, или он и правда не слышал, как Тома шел за ним по пятам.
– Тома, – окликает он, и я замечаю, каких трудов ему стоит сдержать дрожь в голосе.
Держись, думаю я, видя, что воздух вокруг Тома начинает клубиться.
– Ришар?
Голос Тома звучит тихо, неуверенно.
Джейкоб протягивает руку, и Тома, кажется, готов пожать ее. Красное свечение глаз почти погасло, а я почти спустилась, но вдруг натыкаюсь коленом на острую косточку…
И кость ломается с громким треском. Мне удается не упасть, но звук в темноте кажется оглушительным – так хрустит сухая ветка в тихом ночном лесу.
Слишком поздно я понимаю, что натворила.
Слишком поздно – я соскальзываю с прочной стенки в кучу гнилых костей.
Слишком поздно – куча проседает под моим весом, словно сухие листья, и я падаю вниз, вниз, вниз в темноту.
Глава двадцать шестая
Темнота бывает разная.
Бывает теплая красноватая тьма, когда закрываешь глаза.
Бывает дрожащий полумрак кинозала, в котором светится только экран.
А бывает полная тьма без проблеска света, как под землей. В таких местах темно настолько, что не видишь даже своих рук. Не видишь очертаний своего тела. Ни одной из тех вещей, которые – ты точно это знаешь! – тебя окружают.
Вот в такой тьме я сейчас нахожусь.
Я кашляю, легкие наполняются пеплом и сажей. Сбоку кто-то скребется. И я думаю о том, как умер Тома, погребенный под грудой костей.
Но я-то еще жива.
Все еще жива.
Хотя ничего и не вижу.
И тут я вспоминаю про мобильник. Кое-как извернувшись, вытаскиваю его из кармана – связи здесь нет, но я никуда звонить не собираюсь. Все что мне нужно – это свет. Я включаю телефон и встроенный фонарик. Все вокруг озаряется белым сиянием. То что я вижу, выглядит… неприятно. Я лежу на спине в яме, вокруг кости и хлопья пыли. Перевернувшись, я встаю на колени, опираюсь на руки и пытаюсь дышать реже, чтобы не наглотаться всей этой гадости и гнили. Я провалилась неглубоко, фута на четыре. Я могу дотянуться до верха, уцепиться за прочный край, но кости под ногами крошатся или врезаются острыми краями. При каждом движении в воздух поднимаются облака чего-то, что я стараюсь не вдыхать, и даже думать об этом не хочу.
– Кэссиди! – зовет Джейкоб звенящим от ужаса голосом.
– Со мной все хорошо! – откликаюсь я бодро.
– А со мной вот не очень!
Я снова озираюсь. С трех сторон ничего кроме темноты, а слева – стена из черепов и берцовых костей. Прижавшись к ней глазом, я вижу в щель Джейкоба, освещенного алым светом. Он удерживает Тома, прижимая его к себе обеими руками.
Тома извивается, пытаясь освободиться. Воздух вокруг него дрожит и светится красным, и весь туннель дрожит и мерцает. Красный свет заливает пол, потолок и костяные стены.
Полтергейст злится.
Я тянусь, пытаясь выбраться из-за ямы, но ни за что не могу ухватиться. Края оползают, на руках остается грязь, пыль и что-то маслянистое. Я слышу шаги и с тревогой понимаю, что скоро мы будем здесь не одни.
– Кэсс! – задыхаясь, зовет Джейкоб.
– Держись! – кричу я, а сама оглядываюсь, пытаясь найти выход из положения. Пробую засунуть ногу в щель между черепами, но ничего не выходит. Наверх мне не забраться, это точно.
Земля под ногами начинает вибрировать – это Тома проявляет свое недовольство. Стена слева от меня тоже дрожит и шевелится.
У папы есть любимая поговорка: «Лучший выход – идти напролом».
Я с силой толкаю стену плечом и чувствую, как она шатается. Толкаю еще раз и с трудом удерживаюсь на ногах: стена раскачивается, кренится, начинает рассыпаться.
И падает.
Раздается оглушительный грохот: сотни сухих костей разбиваются о глину и камни. Я, кашляя, вываливаюсь в туннель в клубах праха. Спотыкаясь, бреду по колено в россыпи костей, пытаясь выбраться на свободное место.
Джейкоб смотрит на меня во все глаза. Он молчит, но и без слов все понятно.
Скорее!
Его волосы взъерошены, глаза горят, а мальчишка бьется у него в руках, кричит и пытается вырваться.
Но Джейкоб крепко его держит.
