Мы собираем вещи, прощаемся с отелем «Валёр» (и со служащей у стойки, которая, кажется, особенно рада нашему отъезду) и выходим на улицу, под парижское небо.
Пока мы идем к метро, я невольно поглядываю вниз на тротуар и вспоминаю, сколько историй, сколько тайн погребено у нас под ногами.
– Если бы вас попросили описать Париж одним словом, – говорит мама, – какое бы вы выбрали?
Папа раздумывает, потом говорит:
– Ошеломительный.
– Зачарованный, – предлагает мама.
– Призрачный, – негромко добавляет Джейкоб.
Я думаю дольше всех, но под конец нахожу правильное слово.
– Незабываемый.
* * *
Пока мы ждем поезд, который отвезет нас в аэропорт, Джейкоб бродит по платформе. Я вижу, как он развлекается, пытаясь толкнуть воздушный шарик, проводит рукой сквозь усилитель уличного музыканта, пока тот, прислонившись к колонке, бренчит на гитаре. Мой друг заметно повеселел, поделившись со мной своей историей. Ему явно стало легче. Немного тяжелее стало мне, но это неважно. Ведь так и устроена дружба: мы учимся разделять тяготы друг друга.
Сунув руку в карман джинсов, я нащупываю что-то твердое, квадратное. Достаю – и холодею от ужаса. Это карточка с первой записью съемки в катакомбах, та самая, с маркировкой «КАТ». Я опасливо оглядываюсь на маму и папу. Они стоят поодаль и что-то увлеченно обсуждают. Я подхожу к ближайшей урне и незаметно избавляюсь от улики.
В этот момент я и замечаю того человека. Он стоит на другой платформе, так что между нами рельсы, и сначала я обращаю внимание на его неподвижную фигуру среди снующих людей.
В черном костюме он похож на тень. На нем белые перчатки, поля низко надвинутой черной шляпы скрывают лицо.
Но вот он поднимает голову, и тогда я вижу, что вместо лица у него маска. Гладкая и белая, будто костяная. И я холодею от ужаса, потому что я вижу то, что совсем недавно видела в катакомбах.
На незнакомце маска-череп.
На месте пустых глазниц должны быть глаза, но я их не вижу. Как будто под первой маской у него вторая, сплошь черная, стирающая все черты.
Пальцы сами тянутся к висящей на шее камере. Я не могу отвести взгляд от этого человека.
Он кажется абсолютно неуместным здесь, среди шумных беспечных туристов с чемоданами и в пестрой летней одежде. Сначала я решаю, что это, наверное, уличный артист – из тех, которые стоят неподвижно, пока не бросишь им монетку. Но он ничего не изображает – да его, кажется, вообще никто не замечает. Люди на платформе обходят, обтекают его, как течет вода вокруг камня. Они как будто не видят его.
Но я вижу.
– Джейкоб, – шепчу я, но он как назло далеко.
Я поднимаю камеру, чтобы сфотографировать человека, и в это мгновение он поворачивается и смотрит на меня. Он поднимает руку в перчатке к маске, и я вдруг цепенею. Я не могу двинуться. Руки как будто застыли, к ногам будто привязали тяжелые гири. Он сдергивает маску, и под ней я вижу тьму.
Перед глазами у меня все плывет, а легкие наполняются холодной водой.
Метро исчезает, платформа уходит из-под ног, и я падаю, падаю, в ледяное безмолвие.
* * *
Все исчезает.
А потом возвращается. Мир снова наполняется звуками, взволнованными голосами, ослепительными огнями. Я лежу на полу и тяжело дышу, ощущение такое, будто в легких речная вода. Но там только воздух, а подо мной холодная жесткая платформа.
По одну сторону от меня стоит на коленях Джейкоб, по другую – папа. Перепуганная мама кому-то звонит. Я никогда не видела, чтобы она чего-то так испугалась. Нас обступили люди, негромко переговариваются по-французски, и я вдруг полностью прихожу в себя.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Ты потеряла сознание, – отвечает папа.
– Упала, как подкошенная, – добавляет Джейкоб.
Как будто земля ушла из-под ног.
Как будто я падала…
– Сигнала нет, – бормочет мама, ее глаза блестят от слез.
– Мне кажется, ей уже лучше, – говорит папа и поглаживает маму по руке, а потом снова поворачивается ко мне. – Ну, как ты?
Я поднимаюсь, и мама крепко меня обнимает. Следующие несколько минут уходят на то, чтобы убедить родителей (и Джейкоба), что я в полном порядке: у меня просто закружилась голова, я совсем не ударилась, и почти не испугалась. Последнее, кстати, правда. Вот только ноет коленка, которой я ударилась о пол, и как-то неприятно тянет под ложечкой.
А потом я вспоминаю. Замерев, шарю глазами по противоположной платформе. Но человек в черном костюме, широкополой шляпе и в маске черепа бесследно исчез.
Я сглатываю, пытаясь избавиться от вкуса холодной речной воды во рту. Джейкоб следит за моим взглядом и читает мои мысли.
– Ты его видел? – мысленно спрашиваю я.
Джейкоб мотает головой.
– Кто это был?
Я… я не знаю.
Но, кем бы ни был тот жуткий тип, он исчез. Прошла и моя странная слабость. Да, это было странно. Но это никак не назовешь самым странным из того, что случилось со мной в этом году… или в этом месяце… и даже на этой неделе.
Родители продолжают сверлить меня тревожными взглядами, готовые подхватить, если я вдруг снова упаду. Но я совершенно пришла в себя. Чувствую себя прекрасно. И мысленно обещаю себе, что позже расскажу обо всем Ларе.
К платформе подъезжает поезд, и все случившееся кажется мне сном, далеким, странным и даже глупым. Я отмахиваюсь от этого воспоминания, загоняю его подальше на задворки памяти. Двери поезда раздвигаются, мы входим в вагон. Семейство Блейков: родители, бледная, как привидение, девочка, ее лучший друг-призрак и недовольный кот.
Джейкоб садится на чемодан. Я прижимаюсь к маме, а папа кладет руку мне на голову. Дверь закрывается, за ней остается платформа. И Париж.
Поезд трогается, въезжает в темный туннель, и я поправляю камеру на плече – мне страшно интересно, что будет дальше.
Об авторе
Виктория Шваб – автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс». Перу писательницы принадлежит более десятка романов, в том числе трилогия «Оттенки магии», «Зло», «Архив», «Эта свирепая песня» и «Наш темный дуэт». Виктория живет в Нэшвилле, штат Теннесси, но ее часто можно встретить бродящей по парижским улицам или поднимающейся на холмы Шотландии. Больше всего она любит сидеть в тихом уголке какого-нибудь кафе и придумывать истории.
Приглашаем вас посетить ее сайт www.veschwab.com.
