– Ты красивая.
– Да ну, прямо! – Надя погладила девочку по голове и совершенно неожиданно для себя поцеловала ее в лоб.
Никто не отнесся к приходу Нади как к какому-то из ряда вон выходящему событию. Пришел в дом новый человек, и ему все рады. Это так потрясло Надю! У них гости бывали в доме нечасто. Мама на работе пропадала, она сама много занималась. Мария с дочерью вели тихий, замкнутый образ жизни. А в семье Соловьевых все совсем наоборот: оживленно, шумно, весело.
– Надюх, хлеба нарежешь? – Люба пододвинула к ней разделочную дощечку.
– Да ладно, мам, я сам, – у нее же пальцы, – сын тут же оказался рядом.
– Это верно. Женщине помогать нужно, – улыбнулась Люба. – Ох, Надь, на кого не могу пожаловаться, так это на сына. Отец, тот у нас забутыливает.
– Мам, – осторожно остановил Любу Юрий.
– Да что «мам»! Чего уж тут. Если у Нади к тебе серьезно, то долго тут ничего не скроешь. Так-то папка у нас работящий, тихий. Но если вошел в штопор, то уж держись. Ой, ладно, у кого по-другому? У всех одно и то же. Наш хотя бы не гуляет. И зарплату, если успеешь перехватить, то нормальную приносит. Если уж не успела – сама, значит, виновата. Но Юрка – он другой, Надь, ты не думай. Он – ни-ни. В мою родню. У меня ведь никто не пил! Это они все, Соловьевы… А Юрка после уроков бежит, тряпку у меня отбирает: «Мам, не таскай, ведра же тяжелые. Я сам туалет вымою».
– Какой туалет? – опешила Надя.
– Какой? Школьный! Я ж в их школе еще уборщицей работала на полставки, не только на комбинате. А как иначе столько ртов прокормить? От государства помощи не дождешься.
– Мам, завела песню, – попытался остановить Любу Юра.
– А я не права? Ну вот, правда, квартиру выделили четырехкомнатную, это да. Так и то, когда Юрка уже из армии вернулся. А сколько я пороги обивала, вспомнить тошно! Ну да ладно, давайте к столу.
Оливье и впрямь был вкуснющий, ничего не скажешь. А напоследок Люба прямо убила Надю своим предложением:
– Я уж вам вместе постелю, что народ-то смешить.
– Мам, перестань, Надя идет к себе домой. Я провожу.
– Так поздно. Это тебе на другой конец города! Значит, у Марии оставайтесь.
– Мам, разберемся, – через плечо кинул Юра.
– Да ты не обижайся, – уговаривал он Надю по дороге домой. – Выходит, ты ей понравилась. Она у меня добрая очень, – при этих словах Юра так хорошо улыбнулся, что Надя невольно забыла все свои страхи и сомнения.
Надя не понимала, как про такое можно рассказать матери. И что ей рассказывать? Она попала совсем в другую среду, про которую ничего не знала: в полноценную семью. Что-то в семье Соловьевых ей не нравилось, что-то могло смущать. Ну так ведь Надя росла без отца. Послушаешь девчонок, так у всех родители ругаются или отцы из семей уходят. А здесь Егор девчонками занимается. Рита на танцы ходит, Лиза на коньках катается, Катя рисует. Не брошенные они, никак про них такое не скажешь. А Надю приняли как родную. Может, и бывают многодетные семьи, где дети растут как сорняки, но здесь все было по-другому.
Мария пыталась вникнуть в аргументы дочери. Пыталась понять, принять, но получалось у нее не очень.
– Много детей, мам, – это ведь хорошо.
– Хорошо, на мой взгляд, когда трое. А пятерых-то зачем рожать?
– Ну, если так вышло!
– Господи, – схватилась за голову Мария. – И она еще собирается замуж! Да что значит «вышло»? В каменном веке, что ли, живем?! Надюша, может, все же это не совсем наши люди?
– Мам, прекрати! Или, может, тебе не нравится, что Любовь Андреевна работает уборщицей?!
Мария посмотрела дочери прямо в глаза.
– Да, Кролик, мне не нравится, что Любовь Андреевна работает уборщицей.
Надя закивала головой. Ну да, ну конечно, еще бы, кто бы сомневался.
– И не выдумывай, пожалуйста, про то, что в нашей стране все равны. – Как же не хотелось Марии начинать спор на эту тему, но разговор оттягивать нельзя. Нужно все сказать прямо.
– А что, значит, это не так?! – Надя говорила с вызовом. Да, вроде бы переходный возраст прошел, а максимализм остался.
Надин переходный возраст выразился в несогласии с выбором произведений, которые нужно было играть. Тогда рядом была Кира с программными вещами композиторов-новаторов. В какой-то момент девочка заявила: «Буду играть джаз!» И педагог ответила твердым «нет». Придет время – будешь играть что захочешь, а сейчас – нет. Мария помнила, как столкнулись две железные воли, два непреклонных характера. Хрупкая Надя не уступала мощной Кире. И Кира тогда победила, подавила Надю своим интеллектом, авторитетом учителя. Может, вот и сказалась та давняя история? И сегодня Наде нужно взять реванш?
– Естественно, не так, – Мария пыталась оставаться спокойной. – Или, может, уборщицы знают, сколько опер написал Моцарт и в чем гений Рахманинова?
– Это не самое важное, – Надя стукнула ладошкой по столу.
– Да, не самое. Самое – это твой будущий, как ты считаешь, муж. И то, о чем ты с ним будешь говорить. И когда-нибудь тебе захочется с ним и эти вопросы обсудить. А что сможет дать твоим детям мужчина, который все детство мыл туалеты вместе со своей матерью?
– Ну, мама, я не знала, что ты такая жестокая, – задохнулась от изумления Надя.
– Я не жестокая, дочь. Я сейчас говорю, по-твоему, страшные вещи, но замуж нужно выходить за ровню, а не тянуть потом всю жизнь за собой непосильный груз. Сама надорвешься, а веревка все равно лопнет, и полетите вместе вниз! – Голос Марии возвысился почти до крика. – Вот скажи мне, почему ты перестала заниматься? Что это все значит?
Надя не могла собраться с мыслями. От кого она слышит эти страшные слова? От мамы, которая всю жизнь ее поддерживала, которая жила только для нее. Только вот для нее или для того, чтобы Надя стала известной пианисткой? А ведь это разные вещи.
– Ну хорошо! А если завтра я попаду под поезд, и мне отрежет обе руки, что тогда? Ты тоже станешь меньше меня любить?! Ты меня, мама, не слышишь!
– Прекрати! – Мария чувствовала, что сейчас расплачется. Надя загоняла ее в тупик. Но, главное, она сама себя загоняла в тупик.
– Я никогда, слышишь, никогда больше не сяду за этот чертов инструмент. Если хочешь знать, я уже обо всем поговорила с Софьей Михайловной. Она не увидела никакой трагедии в том, что я не поеду поступать в консерваторию. Она тоже за чувства. В отличие от тебя! – Надя встала из-за стола и в упор посмотрела на мать. – Если ты сейчас же не извинишься, я соберу вещи и уйду жить к Юре прямо сегодня. Меня там примут.
Боже, боже, что же делается в этом мире. Надя подождала немного, развернулась и быстрым шагом направилась в свою комнату. Мария вздрогнула от того, как сильно Надя хлопнула дверью.
