– Вроде копят они. На отдых, что ли? – Мария не знала, как реагировать. Если бы Надя была не ее дочерью, она бы, может, с Любой и согласилась. Но как выдержать, когда критикуют твоего ребенка?
– А с чего им отдыхать? – взвилась Люба. – От чего они устали? Вон Егор у меня ни разу в отпуске не был. Сколько мы на них вкалывали? Пора долги отдавать.
– Люб, ну а что ты мне-то про это говоришь, вот соберите ребят, им все и скажите. И про долги, и про отдых, и сколько они в месяц в общий котел должны отдавать.
Да, началось. Ох, ну почему ее никто раньше не слушал?
– Да чего с ними говорить-то? С кем говорить? Да нет, мы с Егором думаем, здесь вопрос надо по-другому решать. Сама понимаешь, как-то некрасиво получается: ты одна в хоромах, а мы ютимся друг у друга на головах, утром в туалет очередь, ребенок, опять же, у Ленки грудной. Не жизнь, а дурдом.
Мария опешила. То есть про себя она давно о чем-то подобном размышляла, но надеялась, что ей кажется и что такого разговора уж точно не возникнет. Ну, взрослые же люди, и перед свадьбой все вместе обсуждали, кто и где будет жить. Почему Егор с Любой ничего не сказали с самого начала? Мол, ребята, места мало, идите жить к Марии или снимайте комнату. Нет же, кричали: «Только у нас!» Мы такие, мы всем рады. А теперь чего? И главное – все потихоньку, все из-за угла. А Наде казалось, что ей там все рады.
– Нет, ну сама посуди. Мы думали, Юрка уйдет, а он с собой привел. Да он дурной у нас, не знаю, в кого пошел. Будь его воля, он бы и тебя привел.
– Погоди, Люба, – Мария остановилась. – Я что-то не пойму. Вы же сами ребят к себе звали, говорили, «в тесноте, да не в обиде».
– Ой, так а что нам говорить было, когда Юрка при всех и в присутствии твоей прям так и заявил: «С вами будем. Примите, чай, нет?»
– Так надо было и сказать честно – нет! Или теперь скажите. А что в этом такого? Да пусть приходят и живут у меня! Какие проблемы, Люба?
– Ой, сватья, да ты не кипятись и не обижайся. Я ведь не про Надьку твою, я про своего дурака. Раньше-то у него Венерка была, ну помнишь, я рассказывала, еще до армии, не дождалась его, вертихвостка. Ну, которая его на семь лет старше, с ребенком еще?
Эту историю Мария изо всех сил старалась из головы выбросить, хотя Люба частенько рассказывала об этом, когда заходила к ним в отдел посидеть, чайку попить.
– Слава богу, хвостом вильнула. Это ж ведь бывает спрос и на такой товар. А то, понимаешь, привел ее вместе с мальцом. С нами, говорит, будут жить. Пока я отслужу, вы за ними и приглядите. Ну представляешь?!
Мария даже представлять такое не хотела. Все-таки это ее зять, и она изо всех сил старалась его полюбить. И у нее это иногда получалось. Так, если посмотреть со стороны, парень красивый, добрый, рукастый. Все у него получается, за что ни возьмется. У них дома и краны все починил, и полочку прибил. С образованием – да, не задалось. Ну не всем же быть академиками. Конечно, она представляла Надиного мужа другим. Пусть уж если не австрийским импресарио, то хотя бы просто воспитанным, тонким человеком. Эта же история с Венеркой вообще ни в какие рамки не укладывалась.
– Мы с отцом тогда чуть с ума не сошли. Говорим, знали, что ты у нас дурак, но не думали, что такой. На кой тебе эта тетка не первой свежести и ее приблудный сын, говорим? Так Юрка чуть из дома не ушел. То есть ушел сначала, потом походил-походил, вернулся. Ну, ты Егора знаешь, он мужик такой: если нужно, так зверь. Стукнул кулаком по столу и сказал: «Иди и служи. Придешь после армии, если все так и останется, примем твою Венерку». А куда деваться? Ну, вот видишь, его морфлот все сам рассудил. Венерка через год уже письма перестала писать. – Люба погладила Марию по руке. – Мы с отцом, знаешь, как твоей Наде обрадовались. Молодая, образованная, с жилплощадью. Маш, ну ты меня пойми, устала я от этого общежития знаешь как?
Да, понимала все Мария, конечно же, понимала. Перед ней стояла замотанная женщина, которая хотела хоть какого-то покоя и немного счастья. И это счастье достигалось довольно просто: если бы из квартиры ушел любимый сын Юрка или если бы он не уходил, но и не приводил бы никого и какую-то копеечку в общий котел подбрасывал. А он вон, дурень, и привел, и копейки не давал. Он верил родителям, верил, что они оценят его чувства. Ой что делается! И как быть? И крутились в голове нехорошие мысли про пятерых детей и про то, что и не могло быть у Любы и Егора по-другому. Тянуть им этот воз до самой своей смерти, пытаясь еще и лицо при этом сохранить. И вот ее Надя, ее любимая и единственная Надя, стала теперь заложницей этих непростых отношений.
Марии вся эта история казалась сном, и сном ужасным. Она все время мысленно возвращалась к началу этой истории. Сначала Юра с «Абрау-Дюрсо», и вот уже все Соловьевы сидят у них в гостях, обсуждают предстоящую свадьбу Юры и Нади. Между прочим, они тогда ни слова не сказали о том, где молодые будут жить сразу после свадьбы. Все какие-то дальние перспективы, мечты. То ли будет, то ли не сбудется. Может, в силу своей профессии, но Мария была довольно конкретным человеком. Настоящий плановик и в работе, и в жизни. Все у нее было и для себя, и для Нади распланировано на долгие годы. И вот на тебе, перед ней сидят Соловьевы, умеренно пьющие водку, и обсуждают какое-то непонятное «прекрасное далеко».
– Ничего, скоро получим ордер и разбежимся все по разным щелям, – Егор при этом потирал руки. Понятно, откуда у Юры столь странный жаргон. Почему «по щелям», не понимала Мария. Вот ведь привыкли жить (Господи, прости!) как сельди в бочке, а уверены, что новая жилплощадь все равно останется щелью или конурой.
– Мать, как холодильник делить будем? Может, Ленке отдадим? Или нет, пусть Сашкины родители подмогнут. Тогда, может, этим, Юрке с Надеждой? Сами не графья, за окошко сосиски бросим. А этим как жить, интеллигенции?
Марии показалось, что Егор хотел прибавить словечко «сраной», но вовремя сдержался. Все же Надина мама сидела за этим же столом и могла по достоинству шутку не оценить, хотя остальные весело рассмеялись.
– Для интеллигенции у меня есть. Как раз в очереди на новый стою, – вставила Мария.
– Значит, с нас тахта! – бодро подхватил Егор.
От Марии не ускользнуло, как Люба поджала губы и уставилась в окно.
– Бать, да уж на тахту сам заработаю! – широко улыбнулся Юра.
Марию раздражали и «батя», и любовный взгляд, брошенный ее дочерью при этих словах на Юру. А Юрина белозубая улыбка так больше всего.
Какой ордер, какая тахта? Господи, сколько лет уже Соловьевы стоят в очереди на квартиру? Можно же еще стоять и десять лет, и двадцать. Их все время отодвигают, Мария сама не раз принимала участие в распределении квартир. Постоянно находился кто-то важный, нужный, а очередники продолжали ждать. Даже скандальная Люба, которая на комбинате уже всем плешь проела, пересказывая свои тяготы с детьми, ничего не могла поделать. Ну хорошо, это будет через десять лет, допустим. Но сейчас? Где будет жить ее Надя сейчас? Что значит «разбежимся»? Значит, предположительно, ее дочь собирается идти в эту семью? Спросить сейчас напрямую? Или выдержать паузу? Нет уж, она не будет принимать участия в этом театральном действе. Мария всегда была человеком слова и дела. Сначала все планировала, потом уж обещала и обязательно делала. А здесь что? Ой, мы всем рады, ой, мы всех любим. Но ведь сами-то надеются, что Мария сейчас будет уговаривать будущих молодоженов жить с ней. А она не будет. Надоело. Раз она такая вот плохая, пусть так и будет.
