Люба все сильнее поджимала губы, Егор говорил все громче, подливая себе водочки, не скрывали своей радости ни Юра, ни Надя. Дети, какие же дети! То есть Юра-то не ребенок, это ясно, просто какой-то он недалекий. Но ее-то Надя умная. Как же она не видит ни Юриной ограниченности, ни всей ненатуральности создавшейся ситуации?! Тахта, холодильник – ну да, без них никуда.
Чтобы как-то успокоиться, Мария позвонила Кире. Тяжело рассказывать про свои проблемы тем, у кого все в порядке. Человек же, который сам пережил беду, поймет тебя быстрее. Она начала с места в карьер:
– Собралась наша Надя замуж.
– Да ты что, Маш? Правда? – Напряженный голос Киры сразу немного оттаял, Мария почувствовала в нем улыбку и сразу представила на другом конце провода Киру – большую, мягкую, замотанную в теплый шарф. Кира любит Надю, она неравнодушный человек. Ей можно рассказать все, как на духу. Не зная, что говорить про главное: про музыку, про консерваторию, – Мария подробно рассказывала про Соловьевых. Говорила, и ее как-то отпускало и не покидало чувство, что Кира – это очень близкий человек. Она не просто слушает, она сопереживает. И она понимает, что чувствует сейчас Мария.
– На свадьбу придешь?
– Конечно, о чем спрашиваешь. Да, Маша, что я хотела сказать. Мы с Асей придем. Да?
Как всегда, Кира не спрашивала – она утверждала. Хотя толика неуверенности в голосе звучала.
Мария почувствовала укол совести. Как же она не подумала? Опять со своими проблемами она совершенно забыла про Кирины заботы.
– О чем разговор, конечно! Кир, ты не подумай!..
Кира мгновенно ее перебила:
– Маш, я подумала, и это нормально. Нас давно никто и никуда вместе не зовет. Безумный Аськин вид и ее поведение давно известны в городе. Просто вы с Надей очень заняты, вам недосуг сплетни слушать и по сторонам смотреть. Только у нас все изменилось. Их главный умер месяца два назад. От передозировки. На Аську эта смерть, слава богу, произвела огромное впечатление. Она ж кое-как у меня техникум окончила. Сейчас вот работать в библиотеку наконец пошла. Она, конечно, еще не очень адаптирована для нормального общения, но проблеск есть в конце туннеля. Пальто хоть черное сняла, хвостик завязывает вместо этого дикого начеса. В общем, нам сейчас тоже помощь нужна. У меня появилась надежда, что она выкарабкается. Она сама хочет, понимаешь? Только ее поддержать нужно, общаться побольше с нормальными людьми, чтобы ее опять не засосало. Я же на работе, за руку ее водить не могу и рядом с ней сидеть тоже, – Кира говорила и говорила. Мария поняла, что изменилось в Кире: голос стал тусклым, неуверенным. И еще – очень уставшим. Кира всегда поражала Марию, да и всех окружающих своей изумительной энергией; казалось, ей все по плечу. И вот теперь все изменилось. Не сразу. Как огонек у свечи. Кто и когда замечает, что свеча начинает светить не так ярко и скоро может погаснуть? Заметно это становится, только когда пламя делается совсем маленьким, фитилек сгибается, еще немного, и сложится пополам. Вот так и Кира. Небольшие перемены не были заметны, а итоговые сразу бросились Марии в глаза.
– Кира, ты – сильная. Ты ее приведешь в чувство. Ко мне в гости приходите. Где она работает? В городской библиотеке? Я к ней зайду. И еще, – Мария помолчала, ей сложно было говорить. – Я хотела сказать, как хорошо, что ты у нас есть. И твоя Ася – это часть тебя. И я очень хочу тебе помочь. Ты меня слышишь?
– Слышу, Маш. Спасибо, мой хороший. Надю отпусти пока. Это не проблемы, поверь мне. Это юношеский максимализм, детство. Я ж ее маленькой помню. Прямая, честная. Она вернется к тебе, не переживай, ты ее хорошо воспитывала, рядом была, мы все были рядом. Маш, и она, – тут Кира запнулась, – она – твоя дочь.
Кира, как всегда, говорила прямо. А Ася ей не дочь. То, чего боялась сама Кира и ее родственники. Выдержит ли? Возможно ли это? Хватит ли у нее сил? Значит, сил не хватило. Или жизнь повернулась таким боком и приготовила такие испытания, какие вообще немногие в силах выдержать. «Братья», «передозировка», «выкарабкивается».
Мыслями Мария опять вернулась к своей Наде. В конце концов Соловьевы – честные, работящие люди. Но это мало успокаивало.
Марии казалось, что она понимает больше, видит дальше, и Юра – совершенно не Надина жизнь. Правда, в последнее время женщина поняла, что во многом виновата сама. Спасибо Кире за ее слова. Марии было важно услышать, что она свою Надю хорошо воспитывала, рядом была. А вот Светка утверждала обратное: что ее было слишком много, она навязывала свое мнение. Ну а как же иначе? Не зря же педагоги-музыканты говорят, что нужно выбирать не ученика, а мать ученика. Да кто из детей так уж хочет играть на музыкальном инструменте?! Может такое быть, но в единичных случаях. Как правило, высокие результаты ребенка – это упорный труд родителей. Заставить, убедить, заинтересовать, морально поддержать, направить. Вон сколько всего! А между этим еще и денег заработать. Все стоит денег: и инструмент хороший, и дополнительные уроки. И главное правило: нужно всю свою жизнь подчинить другой жизни, детской. Рассказы про Моцарта и его отца-деспота воспринимались в музыкальной среде только с такой точки зрения: молодец отец, без него никакого толка не было бы. И с Паганини та же история: отец из-под палки заставлял сына часами играть на скрипке, потом сам занимался его концертной деятельностью. А как иначе? Мария считала себя оправданной во всех отношениях.
И она билась и делала все ради будущего своей дочери. Но ей казалось, что они сражаются с Надей на одном поле, и она просто помогает дочери, подставляет плечо. Если мама в какой-то момент отойдет в сторону, то Наде будет тяжело, но она справится. И что же? Оказалось, что без Марии Надя сразу раскисла. Сегодня жизнь заставила взглянуть на дочь со стороны. И что увидела Мария? К ее безграничному ужасу, дочь оказалась совершенно беззащитным, беспомощным существом, которое не умеет больше ничего, кроме как играть на рояле.
Надя билась обо все острые углы, ударялась о них; спотыкалась, неуверенно продвигаясь по жизни. С легкой улыбкой, думая неизвестно о чем. Мама дорогая, а ведь это она сама превратила дочь в такое безвольное странное существо. Если честно, то Мария планировала всю жизнь провести рядом с ней. Хотела бы закрыть дочери глаза и уши для восприятия существующей действительности и самой стать ее поводырем, проводником. Пусть Надя творит и не думает о хлебе насущном, не опускается даже в мыслях до простого, мелочного, бытового. За нее все сделает она, ее мать. Именно так должны расти гении.
– А ты точно уверена, что она гений? – как-то спросила Света.
– Да, – без колебаний ответила Мария.
– А откуда тебе это известно? Учитель же и ошибаться может. Видала я вашу Софью Михайловну. Сколько ей лет? Сто? Она что-то еще помнит? И, по-моему, у нее не все дома.
– Не все, это точно. Только она-то как раз и не очень уверена. Говорит, куража мало. Техника есть, слух абсолютный, но не сценична. Для сцены зажата. – Мария не любила об этом говорить и не говорила никому, еще не хватало – обсуждать Надины недостатки. Только вот Светке. Мария сама видела зажатость дочери на сцене, но гнала эти мысли прочь и другим объясняла: мол, манера такая. Сейчас это востребовано. И прекрасно понимала, что без этого самого куража нечего Наде даже думать о большой сцене. Надеялась, что раскованность придет с возрастом, с опытом. Главное все же – техника. Значительно хуже, если бы было наоборот: артистичность есть, а игра – так себе.
