Ася не отходила от матери ни на минуту. Круги под глазами, нездоровая бледность. Как будто лицо девушки стерли ластиком, рисуй, что хочешь. А вот нарисовать забыли, или не успели, или не захотели. Одета Ася тоже была не по-свадебному просто, в обыкновенные черные брюки и белую рубашку. Мария отметила про себя, что, если бы девушка выбрала более яркий наряд, сделала модную стрижку, выкрасила волосы в цвет поживее, она могла бы стать хорошенькой. Рядом с яркой бирюзово-белой Кирой скромность Аси выглядела какой-то нищенской. Почему так, зачем? Не нужны Асе такие контрасты. Хотя, хотя… Легко осуждать.
– Ася, я слышала, ты работаешь в библиотеке? Вот выдала дочь замуж, времени свободного теперь вагон. Если уделишь мне внимание, с удовольствием воспользуюсь твоим советом, прочитаю что-нибудь из модного, – Мария попыталась погладить Асю по плечу.
Девушка слегка отстранилась, но тут же ответила:
– Модны нынче классики. Чехов подойдет?
Мария искренне расхохоталась, впервые за весь этот странный и напряженный день.
– Ну только если пообещаешь, что это будет не «Чайка»!
– Обещаю, – улыбнулась Ася в ответ. На удивление, улыбка у девушки оказалась почти голливудской. Да, полный комплект несоответствий. Абсурдный праздник. Белый костюм жениха, пьяный сват, орущий младенец, наигранная радость невесты и школьная аскетичность Аси в сочетании с киношной улыбкой.
Первую ночь после свадьбы молодые провели в квартире Марии, сама она поехала ночевать к Светке, с которой они полночи пили коньяк и обсуждали непредсказуемость жизненных поворотов. А на следующий день Надя с Юрой переехали к его родителям.
Кирпичная громадина комбината резко выделялась на фоне деревянного и блочного Ярославля. Отсутствие вывесок могло привести к мысли, что в сером неприветливом здании и вовсе находится тюрьма. Но так дело обстояло для людей несведущих. Жители города хорошо знали и любили комбинат. Предприятие давало работу трети города. Город гордился рабочими династиями, возникшими в стенах комбината, ежегодно обновлял фотографии на Доске почета. На первомайской демонстрации колонна комбината выглядела самой представительной.
Мария работала на комбинате почти пятнадцать лет, за это время дослужилась до начальника планового отдела, вот только рабочий кабинет так и не поменяла. Как открыла дверь с табличкой «Плановый отдел», так и осталась здесь на долгие годы, переходя от стола к столу. Столов в комнате было семь, и Мария прошла их все по пути от обычного плановика до начальника отдела. В должности начальника Мария работала последние шесть лет, но ее девчонки привыкли к ней и относились по-свойски, да и Мария начальницу из себя не строила. Сотрудницы гордились своим дружным коллективом. Нужно остаться после работы – значит, все остаются; премию выписывают – тоже каждой работнице начальница выбивает. Если вкралась ошибка, то и отвечаем вместе. На все дни рождения без исключения стол накрывали, естественно, и всеми новостями свежими делились.
Мария знала Любу Соловьеву и ее мужа Егора, казалось бы, сто лет, но и в голову не приходило, что они когда-нибудь могут породниться. На комбинате тысяча человек работает, и все – как на ладони, про всех все известно. У той муж роман на стороне завел, у этой сын женился. И про Венерку они все знали, и как Юру в армию провожали, и как он обратно вернулся. Целая история была. Парень вернулся в джинсах и кожаной куртке. Сам за три года заработал, купил в порту. А отец его чуть из дома не вышиб. Мол, иди куда хочешь, оденься по форме и возвращайся, чтоб все соседи видели. Люба об этом рассказывала, поддерживая мужа. А Мария удивлялась. Вернулся сын, живой, здоровый, наконец-то приодеться смог, как хотел. Кому нужен этот военный антураж? Впрочем, тогда семью Соловьевых на словах защищала, понимая, что им всегда приходилось доказывать, что их дети не обделенные, все в их семье хорошо, живут дружно. Вот сын, бравый моряк, вернулся. В душе, правда, тоже не понимала, к чему нужен весь этот маскарад.
Это был совершенно другой семейный уклад, другая жизнь. Егор – мужик рукастый, ничего не скажешь. Все в руках горело, даже с похмелья руки не тряслись. Поговорка: «Мастерство не пропьешь, руки-то помнят», – была его любимой. Люба при этих словах поджимала и без того узкие губы.
Мария часто думала: счастлива ли эта женщина? Как она распределяет свою любовь между мужем и пятью детьми? Где столько сил берет? Вот у Марии есть только Надя, ни мужа, ни других детей. И ей по-другому уже было и не надо! Она свою Надю любила до сумасшествия, никогда про нее нигде плохого слова не сказала, ради нее жила, ей лучший кусок приберегала, во всем себе отказывала. И вот нате вам, пожалуйста. Дочь ушла в чужой дом. Причем с радостью, с задором. Куда? К кому? Совсем в другую жизнь. И как будто ей там нравится.
Почему ее дочери лучше у Любы? Чего там такого особенного? По Любе не скажешь, что она сильно счастлива. Всегда хмурая, будто всем не очень довольная, постоянная печать заботы на лице. Так и понятно ведь: это тебе не бюджет предприятия планировать – думать, из чего суп сварить.
– Ой, мам, они воду, когда макароны варят, не сливают. Это же еще как суп можно есть.
И тем не менее Надю ничто в этой семье не раздражало. Удивляло, да, и даже радовало. Вот вам, к примеру, новый рецепт – бульон от макарон!
Мария этот феномен объясняла необыкновенной влюбленностью дочери, доходившей прямо-таки до самозабвения. И вот этого-то больше всего и боялась. Страсти, они, как известно, со временем проходят, и тогда начинаешь осматриваться по сторонам, оставшись с сухим остатком, заставляющим задуматься, «а был ли, собственно, мальчик».
Ее Надя – она же умная, тонкая девочка, ей не может нравиться эта чужая для нее жизнь с чисткой тазика картошки. Мария замечала за собой, что стала злей, нетерпимей. Только куда деваться, планы-то все жизненные рухнули.
Говорила ей подруга Светлана:
– Займись в конце концов собой! Надя рано или поздно упорхнет. С чем останешься? У тебя ни одной своей мысли в голове нет!
– Это как это? – удивлялась Мария.
– В том смысле, что ты полностью растворилась в дочери, живешь только ее интересами: у Нади конкурс, Наде для конкурса туфли. Про себя уже давно не думаешь!
– Светка, ты права, да, – Мария разводила руками. – Но ты даже представить себе не можешь, какое я удовольствие получаю, когда те туфли покупаю.
– Чего ж не представляю? Очень даже мне это понятно, сама радуюсь, когда своему паразиту кроссовки вон новые достаю. Только я и себе через раз что беру. Понимаешь, у меня есть, что вспомнить, помимо Петьки. У меня есть свои собственные конкретные жизненные интересы, где нет ни Петьки, ни Григория! А у тебя что есть именно своего? А ведь она в один день уйдет.
– Никуда она не уйдет. Куда ей идти? Ой, Свет, ты не понимаешь, мы с ней дышим вместе. Она без меня задохнется.
