– Машенька, без предисловий. Надя с первого сентября поступает к нам на работу. – В этом была вся Кира. Тут же забила тревогу в отличие от Софьи Михайловны. – Что там у вас стряслось? Маша, это нонсенс! Что значит «заочный факультет»? Школа музыкальная? Надя же очень прилично подошла к выпускным экзаменам в училище. Я до последнего следила за ее успехами. Все было очень хорошо, Мария, очень! И что? Замужество? И что? Разве это могло стать помехой?!
У Марии на другом конце провода голова пошла кругом. Вот, конечно же. Софья не стала родным человеком для ее дочери. Просто педагог. Она не вникала в детали, не растворялась в девочке. В силу возраста или в силу каких-то своих привязанностей, неважно. Получили, что получили. А Кира была и остается их добрым гением. Почему? Почему в какой-то момент Мария перестала ей звонить? Может, бывший педагог смогла бы надавить, переубедить Надю в критический момент ее раздумий. Почему сразу тогда не рассказала про Надино решение не идти в большую музыку? Было стыдно, горько, обидно. Опустились руки.
Разговор затянулся надолго, не обошлось без слез и воспоминаний.
Так что Кира была готова к приходу Нади и намеревалась серьезно с ней поговорить, высказать все свои претензии, недоумение.
– Да поймите же вы, Кира Владимировна, не мои это были мечты, мамины!
Кира немного опешила. Для нее Маша и Надя были единым целым, воспринимались чуть ли не одним организмом. Всегда вместе, всегда держась за руки – удивительное единение мамы и дочки. Кира даже немного завидовала. Надя беспрекословно подчинялась Марии, Мария жила жизнью дочери. Решения принимала мама, это верно. И это было правильно! Ведь все решения принимались всегда во благо дочери: этому Кира была свидетелем. Что в жизни может понимать маленькая девочка? А мама, она знает, она хочет для своего ребенка только лучшего. В своей жизни Кира уже наткнулась на стену непонимания, но Ася все же была для нее не родным ребенком. Кира многое переосмыслила за последнее время. И вот сегодня от Нади она опять слышит о конфронтации между матерью и дочерью. Кира продолжила уже менее уверенно:
– Но труд-то твой. Вспомни, как мы с тобой готовились к поступлению в училище, программу выбирали, как радовались, что ты поступила. И ведь считали, что это всего лишь ступенечка.
– Но вы же всю жизнь учите детей музыке. Вам не нравится ваша работа?
Кира Владимировна погладила Надю по голове. Как все сложно в жизни. Была такая кроха сознательная, всегда послушная, податливая, как пластилин для лепки. А на заднем плане – всегда мама, которая поддерживала, помогала во всем. Лучшая Кирина ученица. И вот, готова от всего отказаться. По мнению Марии, из-за пришедшего к дочери чувства, а сама Надя утверждает, что сделала выбор сознательно. Кира заговорила более спокойно:
– Мне моя работа нравится. Я люблю сначала распознать в ребенке талант, потом убедить его и родителей, что музыка – это прекрасно, а потом заставить трудиться. Тебе же от меня доставалось?
– Еще как. Но зато в училище уже было легко, я научилась работать. Но вот вы знаете, я часто себя ловила на мысли, а как бы преподавала я, какие бы произведения выбирала, с чего бы начала.
Кира с интересом посмотрела на Надю. А может, зря они сейчас с Марией разыгрывают трагедию? Может, нужно дать девочке попробовать самой? Самой принять решение, самой начать идти по сложной дороге жизни.
– Значит, это твое взвешенное решение, продуманное? Твоя любовь здесь ни при чем? Ты хочешь сказать, что если бы ты не встретила Юру, то все равно пошла бы преподавать в школу? Только честно.
– Если честно, то я не знаю, – Надя смотрела в сторону. Потом взглянула прямо в лицо Кире: – Но я рада, что так случилось. Как камень с души упал.
– Знаешь, Надюша, быть педагогом – это дар. Нужно любить музыку, детей и уметь учить. Если честно, то у тебя к этому ремеслу есть все предпосылки. Терпение, усидчивость, характер. А детей ты любишь?
– Не знаю, – Надя пожала плечами. – Но мне интересно, что получится! – Немного помолчав, добавила: – Спасибо, что пришли с Асей на свадьбу. Скатерть красивая. Я не позвонила, знала, что скоро приду сама и поблагодарю.
Кира Владимировна приобняла девушку:
– Рада, что понравилась. Мы с Аськой вместе выбирали. Она у меня, сама знаешь, сложная. Но тут сказала: «Без меня подарок не выбирай! Тоже хочу принять участие».
Надо же, отметила про себя Надя, заговорила про Асю, и тут же голос стал тише, тусклее. Надя хорошо чувствовала эти тонкости звучания как музыкант. Она делила людей по звукам и тембрам голосов; так, наверное, художники делят людей по цветам. Ей тяжело было общаться с теми, кто говорил высоким голосом, и, наоборот, с говорящими бархатными, низкими голосами она тут же устанавливала невидимый контакт. Тембр голоса – это был знак: Надин человек – не Надин человек. Именно поэтому она ничего не могла сказать про Асю: она ни разу не слышала ее голоса. Смутно помнила ее среди гостей на свадьбе. Ничем не примечательная девушка совсем терялась на фоне большой и яркой Киры.
Кира слегка прокашлялась. Ясно, разговор про Асю закончен, а для другой темы – другой голос.
– А мальчик твой красивый, ничего не скажешь.
Надя залилась краской. Она гордилась Юрой и была совершенно счастлива, когда кто-то разделял ее восторг. Да! Красивый! И это ее муж! Но Кира тут же ударила наотмашь, как она это умела:
– Но мне кажется, ему было бы приятнее видеть тебя состоявшейся пианисткой. Успешной, с мировым именем. Такие, как он, тщеславны, твоему Юре нужна рядом женщина, которой он мог бы гордиться. А так – простая учительница. Будешь ли ты в этом качестве интересна своему мужу? На мой взгляд – нет, – Кира, как всегда, слов не выбирала.
Надя стиснула пальцы рук. Господи, ну почему же все так? Почему она последнее время все время что-то доказывает, оправдывается, почему ее не могут оставить в покое?!
– Юра в любом случае гордится мной. А то, что я не стану профессиональной пианисткой, для него не так уж и важно. Не сомневаюсь в этом, – голос девушки тем не менее дрогнул. – И он же не знает всей этой кухни! Я играть ухожу к маме. Он видит, то есть слышит, уже результат, – Надя заговорила уже более уверенно.
– Да-да, про маму. О ней ты, моя дорогая, не подумала. Она столько лет терпела твои гаммы и этюды.
– Кира Владимировна, – Надя оборвала достаточно резко, – а вот это – моя жизнь.
Вот так-то. Кира растерялась от такой фразы. Оказывается, Надя могла быть жестокой, несправедливой. Что это – юношеский максимализм или, наоборот, взрослое, выверенное решение? Раньше бы Кира тут же разобралась с ситуацией. Этих – налево, тех – направо. Она на счет «раз» решала все проблемы. Сейчас и в ее жизни все по-другому, и она научилась быть терпимее, не рубить сплеча. Она уже старалась никому не читать мораль; жизнь все расставит по своим местам. Сколько подобных историй проходило через ее руки! Амбиции родителей, амбиции детей, взаимные упреки, поиски виноватых. Ее собственная жизнь наконец. Она всю себя посвятила работе, поиску талантов, а потом появилась Ася. Кира была уверена, что она все знает про эту девочку. Ошиблась. Вот и про Надю, ей казалось, она все знает. И что?
