Неужели действительно наказывает? Ну ладно, ее, а Надю-то за что? А Гулю?
Хорошо, что в ее жизни оставалась Светка. Ей можно довериться, с ней можно выговориться. Это, кстати, что касается женской дружбы: бывает – не бывает. Да без своей Светки она бы не выжила. Она хваталась за подругу как за соломинку и так боялась, что та устанет от нее, от ее вечных проблем. Старалась побольше расспрашивать ту про мужа, про сына. Только опять неизбежно скатывалась на проблемы своей семьи.
– Светка, ты понимаешь, пока она кроха такая, то все вроде и ничего, забавная, всем смешно. Бегает шустро, во все пальчиком тычет. Но Егор высказал совершенно четкую мысль, вот ведь что значит – глас народа.
– Это ты про Кольку, что ли? – Светлана старалась с некоторых пор говорить с подругой осторожно, подбирая слова.
– Да ладно уж, договаривай: про Кольку-дурака. Именно так. Мы все время думаем теперь про то, как будет. Что вырастет из этого чуда-юда?
Мария и Светлана пришли в обеденный перерыв в столовую комбината. Они всегда обедали вместе. Как правило, Светлана бежала первой, занимала очередь; если подруга задерживалась, то и обед для нее брала. Она прекрасно знала Машины вкусы. Салат из свежей капусты, кусок черного хлеба, суп. Лучше куриную лапшу, и никакого второго. И чай с сахаром. Сама она еще и биточки с рисом уважала.
Надо отдать должное: на комбинате очень прилично готовили, все свежее, своя выпечка, правда, этим женщины не увлекались – берегли фигуры. Сила воли приносила плоды. Для своего возраста – сильно за сорок – обе выглядели очень даже ничего: стройные, подтянутые. Марку держали! И обе были одеты с большим вкусом. За спинами шептались, что, понятное дело, есть возможности. Возможности действительно были.
В магазинах выбора никакого, одни слезы, но на комбинат частенько привозили дефицитные вещи. Сапоги финские, куртки пуховые и японские зонтики. Девчонки в отделе тянули жребий по очереди, а Марии, как начальнице, такие заказы были положены по должности. О том, что, как правило, она от этих заказов отказывалась и никогда ничего не брала для дочери, если только для себя, – про это никто не вспоминал, а вот про то, как в свое время сапоги купила якобы для себя, а потом отдала подруге Светлане, – про это все помнили. Ну да, было дело, купила. Ну не в чем ходить было, старые порвались. А два дня поносив, поняла, что сапоги безнадежно малы, и отдала их Светлане. Что тут началось! Обеих обвинили в том, что одна пара сапог прошла мимо розыгрыша и сразу досталась подруге начальницы.
А что было делать? На другие предприятия и этого не распределяли. Финские сапоги на натуральном меху и впрямь были сказочными, и наплевать на то, что в следующую зиму каждая двадцатая женщина на комбинате была обута в одинаковые с другими сапоги. Этого не стеснялись: этому завидовали. А Светлане потом не раз высказывали, мол, пользуешься дружбой с начальницей. Выходило, что так, – пользовалась. Но неужели это стоило того, чтобы так долго какие-то сапоги обсуждать?
Никто же не обсуждал мастерство Светы-портнихи. Подумаешь, шьет, и мы так можем! Так, да не так! Это вам не халаты и ночнушки. И почему она работала бухгалтером? Непонятно. В ней умер модельер! А, собственно, почему «умер»? Она шила постоянно и даже не потому, что нечего было носить. Скорее это было хобби, занятие для души. Ей под силу было сшить костюмчик в стиле Шанель, с приталенным жакетом и юбкой-футляром, могла к нему сделать хризантему из ткани, обязательно к такому варианту подбиралась легкая ткань в тон или, наоборот, контрастного цвета, чтобы можно было сделать красивый шарфик или воротник. Затейница была удивительная. Любила она это дело.
Обшивала и себя, и Марию. Сотрудницы на работе тоже к Светлане за помощью бежали. И Наде именно она сшила юбку для концертных выступлений, из темно-синего панбархата. В этой самой юбке Надя и познакомилась с Юрой. Юбка-солнце длиной чуть ниже колена очень шла Наде. Блузку, обычную, белую, но с красивым темно-синим бантом, опять же, придумала Светлана – и хоть на обед к английской королеве! Вроде бы очень строго, но нарядно, торжественно и по-девичьи мило.
Последнее время разговоры велись только о Гуле. Как Мария ни старалась вникать в проблемы подруги, все равно любой разговор скатывался к малышке. Светлана понимала, что это больное и Марии нужно где-то выговориться. Да так уж в их женской дружбе повелось. Вроде бы как у Светланы и так все путем. Петька-оболтус с годами стал исправляться, даже начал готовиться к поступлению в институт, вот уже целый год ходит на подготовительные курсы, Гришка – что с него возьмешь: или завод, или футбол. Светлана видела, что подруга немного снисходительно относится к ее мужу: она бы-де за такого не пошла. Светлана, в свою очередь, думала: «Он бы тебя и не позвал». Но думала без злобы, без обиды. Каждому свое. Она своих мужиков любила: и сына-оболтуса, и ленивого, но верного Гришку – ведь не к бабам же бежит, а к телевизору, то есть домой. Ну и что, что всю дорогу кричит – то «гол», то мать поминает. Так не на нее же, не на Свету кричит. Про сына и говорить нечего: счастье ее бесконечное.
«Ой, хорошо тебе, Светка, у тебя все в жизни понятно!» – эта присказка сопровождала подруг на протяжении всей их дружбы. То есть у нее, Маши, стало быть, многое непонятно. Свете в ее жизни тоже не все и не всегда было ясно, но как-то она справлялась сама, не грузила подругу. Действительно, ну разве можно было сравнить Петькины двойки с Надиным талантом, с ее конкурсом, на котором всего лишь третье место?! Петькины двойки – обстоятельство постоянное, а Надюше в консерваторию поступать!
Сначала Светлана переживала за талант девочки, за то, что не получаются пассажи, потом нужно было совместно пережить трагедию замужества как бегства от мировой известности. Следующим этапом шли трудности отношений сначала в паре мать – дочь, потом – Мария – Юра, потом – Люба – Надя. Светлана выслушивала, давала советы, успокаивала. Иногда не выдерживала и прямо высказывала подруге свою точку зрения:
– Ну что ты носишься со своей Надей? Ты прям как жена Рахманинова. Слышала? «Жена композитора должна говорить мужу три вещи: что он гений, гений, гений». Вчера по телевизору передачу смотрела. Я сразу про тебя вспомнила.
– Да ну тебя! – Мария даже не обижалась и продолжала роптать дальше на то, что никто не может оценить талант ее дочери по достоинству.
Вечерами Светлана, как правило, колдуя над новой выкройкой, рассказывала мужу про свою неугомонную подругу и про ее невзгоды, сложности с одаренной дочерью. Григорий, отвлекаясь от очередного футбольного матча, только удивлялся: ну это ж надо, как же у людей все запутано! «Слава богу, что мы из нашего балбеса музыканта не додумались делать. А ты ведь хотела, – Гриша строго смотрел на жену. – Да нет, ну я бы не позволил, ты чего! Наш инженером будет, к нам на производство придет!»
Совершенно естественно, что в последнее время главной темой их разговоров стала Гуля. Диагноз, занятия, успехи девочки, слуховые аппараты… И Светлана порой малодушно радовалась: как же хорошо, что не в моей семье. Свят-свят, не дай господи!
