– Мне нужно подумать, мама, давай не сразу.
– Надеешься, что он вернется? – на том конце провода Мария замерла, дожидаясь ответа.
– Нет, я приняла решение. Но пока я хочу побыть одна.
Надя выдержала месяц одиночества. Было очень сложно, но она не хотела, чтобы именно мама видела ее слезы. Она не стеснялась Лидии Семеновны: доктору пришлось все рассказать. Та только вздохнула в ответ и тут же начала искать для девушки приработки.
Где-то нужно было дать волю чувствам, и Надя навзрыд рыдала в классе своей первой учительницы музыки. Кира утешала, разговаривала, выслушивала. Она-то уж лучше всех знала про отношения Марии и Нади. Ей было всегда жалко и ту, и другую. В какой-то степени для Киры семья Нади стала и ее семьей. Тонкая, но крепкая ниточка этих почти что родственных уз иногда прерывалась, но потом отношения опять возобновлялись. Наде легко плакалось в присутствии Киры, а вот перед мамой плакать не хотелось. Должно было пройти время, прежде чем Надя найдет в себе силы честно сказать: Юра – это эпизод в ее жизни, про который она не хочет вспоминать.
Катя больше не пришла ни разу. И никто из Соловьевых даже не позвонил. Надя была обескуражена. Как же так? Как будто не было прожитых вместе лет. И как будто не росла у Юры дочь. Юра тоже не объявлялся. Стало быть, поставил точку и пошел дальше. Помогла Лидия Семеновна. Одна ее родственница искала учительницу по фортепьяно, которая приходила бы к дочери на дом. Надя договорилась так: она занимается по выходным с девочкой, а ее мама сидит с Гулей в это время.
Нужно было привыкать к новой жизни, перебороть в себе жуткую обиду на то, что тебе предпочли другую. Это пережить было тяжелее всего. Как же так? Получается, по поговорке – рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше? Но так ведь можно всю жизнь искать! Значит, Юра – не ее человек. Тем более при сложившейся ситуации с дочерью. Вот так! От бывшего мужа осталось только редкое имя, которое он дал дочери. Про то, что осталась дочь, Надя не думала. Гуля – ее девочка, она ее не оставит, она сделает для своей Гули все возможное. И у нее получится.
Лидия Семеновна предполагала возможность такого поворота, для нее он был как раз ожидаемым. Другое дело, что в этой семье все произошло слишком уж быстро. Обычно отцы не выдерживают трудностей, которые начинаются, когда ребенок подрастает до школьного возраста, лет до шести-семи. Когда начинают отворачиваться друзья, когда соседи смотрят с жалостью, когда муж окончательно понимает, что для жены он теперь даже не на втором, а на двадцать пятом месте. А двадцать четыре первые заняты больным ребенком. Здесь все предсказуемо. Хотя есть семьи крепкие, которые мобилизуются перед лицом беды, сплачиваются еще больше. И отцы есть прекрасные, которые ни за что не расстанутся со своими детьми. Попробуй только кто что обидное скажи! К сожалению, таких – меньшинство. Надя вот с самых первых занятий с таким воодушевлением говорила о своем муже, что Лидия Семеновна почти уверилась: здесь все будет нормально. Значит, трещинка в отношениях была еще до рождения девочки. Ничего не сделаешь. Предательство – это всегда тяжело. Но Надя переболеет, пока дочка маленькая. Рядом с ней – прекрасная мама, слава богу, в семье есть достаток, и у Нади есть профессия, которая способна их прокормить.
Мария готовила ужин, одновременно убиралась в квартире – нужно было многое успеть. Ее Надя возвращается домой. Как сложатся их новые семейные отношения? Столько всего произошло за эти непростые четыре года. Надино скоропалительное замужество, уход дочери в семью мужа, рождение Гули, совместная жизнь с зятем, Гулин страшный диагноз, ссора и переезд дочери на съемную квартиру.
Далай-ламу однажды спросили, что больше всего его изумляет. Он ответил: «Человек. Вначале он жертвует своим здоровьем для того, чтобы заработать деньги. Потом он тратит деньги на восстановление здоровья. При этом он настолько беспокоится о своем будущем, что никогда не наслаждается настоящим. В результате он не живет ни в настоящем, ни в будущем. Он живет так, как будто никогда не умрет, а умирая, сожалеет о том, что не жил».
Дочь возвращается домой. Но ее девочка изменилась – это уже взрослая женщина, которая многое пережила. Несколько жизненных трагедий одну за другой. Кто поможет? Конечно, мама. А как же? Нужно ли было уговаривать Надю остаться с мужем? Тут Мария не сомневалась: нет, никогда. И пусть ее осуждают, пусть говорят что угодно, что тещи, мол, никогда не любят своих зятьев. Это неправда. Любят. До тех пор, пока они любят их дочерей. А здесь не осталось любви со стороны Юрия.
Мария могла бы все простить Юре, если бы видела, что есть любовь. Даже интрижку с этой девочкой. Но, похоже, изначально не было любви – был спектакль. Эти взрослые дети оба захотели круто изменить свою жизнь, оба бежали от действительности в поисках чего-то нового, небывалого, делали собственные первые шаги по дороге судьбы. На этом, собственно, и сошлись. И это было их ошибкой. Разные, не похожие, совершенно друг другу не подходящие, они достаточно быстро это поняли. И Юра, и Надя. Но еще долго продолжали делать хорошие лица при плохой игре. Не сознавались даже себе в неудаче, а уж тем более окружающим. Слишком тяжело обоим далась борьба друг за друга. И что же, признаться теперь всему миру, что все это было ошибкой?
Она уже поговорила с Юрой по телефону. Он позвонил сам, через неделю после того, как ушел от Нади. Сначала вошел в роль жертвы, пытался изобразить из себя пострадавшую сторону. Мол, он трудился как вол, недосыпал, недоедал, а никто не оценил. А так жить невозможно. И не подумайте, что это из-за Гули. Он готов честно платить алименты. После развода, естественно, как уж там суд решит.
«Какой ужас, – думала Мария, – он все уже решил – и про развод, и про суд». И при этом еще хотел, чтобы Мария его оправдала и, может, даже пожалела. Она бы еще поняла, если бы он позвонил не ей, а Наде и сказал честно: «Я не могу жить с глухим ребенком. Прости. Я не выдерживаю. Я всю жизнь кому-то должен: родителям, сестрам, государству. Я устал. С тобою я увидел возможность совсем другой жизни. Ну, мне так показалась. Я же как рассуждал? Ты из обеспеченной семьи, мать твоя копейки не считает. Вон в доме целая стена в книгах, разговоры про возвышенное, про музыку, в наш театр ходите, даже в Москву на премьеры ездите. Я думал, что вырвался из своего круга. Так на тебе, завяз еще глубже. Это не просто нищета, это еще и пальцем показывать будут, когда Гуля мычать начнет да руками жестикулировать. Прав батя про Кольку-дурака. Зачем мне это? Я молодой, здоровый, у меня вся жизнь впереди. И не надо мне говорить, что она моя дочь. Я вообще с тобой другую жизнь себе представлял. Я думал, ты уедешь поступать в Москву. Поступишь, понятное дело, я к тебе приезжать буду. Пуховик себе куплю финский, шапку лисью. И тебе все обзавидуются, какой у тебя парень! И у меня не какая-нибудь наладчица в девушках, а пианистка. А потом ты в каких-нибудь конкурсах выиграешь, денег подсоберешь, купим квартирку в Москве, и я забуду эту свою семью иждивенцев как страшный сон. А ты что? Кто тебя просил все бросать? Кому нужны были твои жертвы?! И потом, я же намекал тебе на аборт. Что, трудно сделать было? А я как чувствовал».
