– Надя, давай так. Ты терпишь полгода и не просто терпишь, а выполняешь все условия Софьи Михайловны. А может, она права, может, она готовит тебя к какому-то новому уровню? Давай, а? – Мария почти просительно заглядывала дочери в глаза.
И Надя согласилась. Перестала жаловаться, ожесточенно продолжала работать дальше. Мария удивлялась железному характеру дочери. Надя сумела перестроиться и на каком-то этапе согласилась с новым педагогом. В итоге новая учительница в нее поверила.
– А ты у нас боец. И, безусловно, очень одаренная. – Софья Михайловна по обыкновению вздохнула, но при этом отвела взгляд от носков туфель, перестала что-то искать под роялем и посмотрела прямо на Надю. Ее узкие, с сеткой морщин вокруг губы вдруг раздвинулись в подобии улыбки.
– Ну что, работаем дальше? – Учительница встала со своего стула, подошла к Наде и приобняла ее за плечи. – Давай-давай! Хлеб пианиста – он тяжелый!
На удивление, девушка увлеклась композицией. С удовольствием аккомпанировала оркестру народных инструментов. Предложили ей одной, потому что ноты были сложными. В учебной части знали: Надя разберется.
– Мам, представляешь, это же ноты для баяна. А они их даже не потрудились для фортепьяно переложить. Вот дают. На баяне же кнопки рядом, а у меня?
Каждый вечер мама и дочь чаевничали на их небольшой и уютной кухне: их привычный семейный ритуал. В отличие от коридора кухню Мария подкрашивала каждую весну, обычно на майские праздники, немного меняя оттенки светло-желтого цвета. На яичном фоне хорошо смотрелись светлые пластиковые шкафы и веселые деревянные дощечки, расписанные ярославскими умельцами. Ситцевые шторы тоже менялись каждый год. Это был традиционный подарок подруги Светки к 8 Марта. В этом году Светка сшила ситцевые занавески с морским рисунком. Веселые ярко-синие кораблики чередовались в шахматном порядке на белом фоне.
– Все равно вы никуда не ездите, вот пусть хоть эти корабли вам напоминают – мир большой и не заканчивается одной только музыкой.
– Ну, во‐первых, мы ездим, – слегка обижалась Мария, – а во‐вторых, Надя еще весь мир объездит, вот увидишь! Но занавески чудесные. Спасибо тебе! Умеешь ты видеть яркие цвета! И правда, кухня стала еще солнечней!
Мария подливала дочери чай, подкладывала со сковородки еще горячие сырники и с удовольствием слушала рассказы про училище. Как хорошо, что Надя делится с ней, считается с ее мнением. Собственно, а с кем ей еще делиться, на подруг времени не оставалось. Хотя раньше рассказов было больше. По мере взросления вопросов у Нади становилось меньше, она наконец-то подружилась с Софьей Михайловной, и теперь мнение пожилой учительницы стало для девочки истиной в последней инстанции. Мария уже не ревновала, она поняла: у каждого в этой жизни есть свое место, свое предназначение. Она все равно мама. Была и останется, и никто никогда ее место не займет.
Спустя какое-то время Мария встретила в автобусе Асю. Узнала ее не сразу. Смутно знакомой ей показалась девушка, одетая во все черное. Крашеные, неестественного иссиня-черного цвета волосы, уложенные в ирокез, выбеленное лицо, серьга в носу, куча браслетов, неопрятный вид. Потухший взгляд и ненормальная худоба. Неужели Ася? Девушка пристально смотрела на Марию, как смотрят на знакомого человека. Внезапно Мария узнала тот самый взгляд из прошлого, взгляд волчонка. И на какое-то мгновение Мария вернулась в прошлое и увидела маленькую затравленную и испуганную Асю, тесно прижавшуюся к Кире. Марии стало не по себе.
Девушка не подошла, не заговорила. Худые нервные руки, рваные джинсы, ботинки на огромной платформе. Кирина дочь? Или все-таки она ошиблась?
Мария медленно шла домой и все думала про повороты судьбы. Сколько времени она не звонила Кире? Наверное, с полгода, не виделись и того больше. Жизнь разводит людей. Права была Кира, когда просила не забывать ее. А может, Мария перестала звонить, когда почувствовала, что Кира начала отвечать холодно, не интересовалась жизнью Марии, про себя почти ничего не рассказывала? Конечно же, Мария спрашивала про Асю. Ответы всегда были обтекаемыми. Мол, у всех все сложно.
Только почему же у всех? Нет, у Марии – не так, у нее все ясно. У Нади есть цель в жизни, она знает, чего хочет. Ну конечно же! Жизнь не преподнесет ей таких сюрпризов.
Мария видела черты погибшего мужа в дочери постоянно. Вот ведь странное дело, Надя отца не могла помнить, но улыбалась, как он, так же любила сидеть, вытянув вперед и скрестив длинные ноги, даже волосы поправляла, как Володя. Но не это главное. Главное все же – настырность и желание все решить быстро и самостоятельно. Мария очень тосковала по мужу, практически стала его обожествлять, ей часто казалось: вот был бы жив, и этой проблемы бы не было, и другая разрешилась бы гораздо быстрее. Но она хорошо помнила ту его настырность и то свое глухое раздражение, когда она не могла мужа переубедить, а он не хотел вникать в ее аргументы. Ведь сколько лет прошло, вот уже и лицо Володи стало стираться из памяти, а те свои ощущения она помнила хорошо.
Представить себе не могла, что дочь окажется настолько же упрямой, и уж никак не ожидала она такого зигзага в Надиной жизни.
Музыкальное училище Надя окончила блестяще, вот только ни в какую консерваторию поступать не поехала, вместо консерватории решила выйти замуж.
– Мою историю повторяешь? Юрка тебе не пара! – Мария в себя прийти не могла от решения дочери. Она только что закрыла дверь за потенциальным зятем. – Хоть бы предупредила! Хоть бы посоветовалась! В какое положение ты меня поставила? Меня же родимчик мог хватить от таких заявлений! – Мария никогда не кричала на дочь. Никогда. А здесь как прорвало. Это даже криком назвать было нельзя, из груди вырывался какой-то некрасивый визг. Марии казалось, что это не она кричит, да и вообще вся ситуация казалась ей фарсом: такого не могло произойти в ее с Надей жизни.
– Ничего, мам, ты у меня сильная, видишь, не хватил же, все выжили! Мам, я его больше жизни люблю! – Надя оставалась на редкость спокойной, только плечами пожимала.
– Господи, да когда ж ты успела? И что ты про ту жизнь знаешь, больше жизни она его любит!
Мария никак не могла взять в толк, как такое могло произойти?! Ну да, она много работает, но, несмотря на сложный Надин характер, всегда считала, что она – друг для своей дочери, и тайн у них вроде не было. Серьезных разговоров вести с дочерью она даже и не начинала. Считала, ни к чему, рано. Была совершенно уверена: Надя увлечена учебой, по пять часов в день сидит за инструментом. А если в кино с девочками сбегает, так понятное же дело. Сама ее порой выталкивала: «Хватит эти гаммы долбить, голову тоже проветривать иногда надо», – и вот, пожалуйста.
Мария помнила смутно, что дочь пришла в тот декабрьский вечер абсолютно счастливая. Глаза блестели, шапка почему-то была засунута в карман пальто.
– Как прошло выступление? – Мария помогла дочери раздеться. – Ну вот, опять руки холоднющие. – Она по привычке начала быстро растирать ледяные пальцы. – А почему без перчаток, Надя, ты чего это? Потеряла? Ну ладно, рассказывай.
