— Поэтому ты ни разу даже не поцеловал меня, в то время как с Родмилой у тебя все складывалось отлично?! — зло выплюнула Дея.
— Я ждал, когда ты будешь готова!
— Ну, что ж, ты проглядел этот момент, — бросила она, сбрасывая его руки и отворачиваясь.
— А Ян, значит, нет? Завидная чуткость.
— Не чуткость, Влад, не чуткость, все гораздо прозаичнее. Сколько девок тебе нужно перетаскать в свою постель, чтобы ты, наконец, понял — сложно сопротивляться, когда мужчина настолько убежден в своих правах на тебя.
— Да половина города после праздника Последней луны, спит и видит тебя в своих койках! — проорал он, разворачивая ее.
— Но среди них всех нашелся только один, который решил, что имеет на это право.
— Тебя послушать, так ты кому угодно отдалась бы, будь он в себе уверен!
— Но я отдалась не кому угодно, а человеку, которого знаю с детства.
— Все равно, — отмахнулся Влад. — Это какие-то звериные инстинкты!
— Не спорю, но от этого они не становятся слабее, так что не стоит их недооценивать.
Степень накала, до которого оба они уже дошли, становилась опасна и они это видели, но сбавить лихие обороты не так-то просто, и Влад продолжал на нее наступать.
— Хочешь сказать, что пока я благородно ждал твоего цветения, Ян — этот не тонкий, быкоподобный чурбан уловил своим звериным чутьем то, чего не заметил я?
— Именно что звериным, — подтвердила Дея. — Это дикие энергии, они тебе не присуще.
— Этого ты хочешь, да? — Влад смотрел на нее с непониманием. — Отчего же ты испугалось, когда решила, что я получу желаемое без твоего согласия?
Дея подошла к нему, нарушая все мыслимые границы и положив ладонь на его неспокойную грудь, прошептала.
— От того, что тобой управляла злость.
— А им, что управляло, похоть?
— Не пытайся обесценить его чувства в моих глазах. Ян такой, каким его создала природа, он выражает свою любовь, как умеет. Ты другое дело, — проговорила она мечтательно, — ты совершенен. В тебе есть глубина, ты знаешь, что обладание телом и обладание сердцем ни одно и то же. Ты не позволяешь себе животного, низменного, ты всегда остаешься чист. Если ты утратишь эту свою волю — ты перестанешь себя уважать, а я не хочу, чтобы это произошло из-за меня, — закончила она, убирая руку.
Влад застыл. По его лицу пробежала тень удивления, затем она сменилась нежностью, но заговорил он без лирических ноток в голосе, а скорее с издевкой.
— Знай же, моя красавица, им тоже управляет злость. На меня, за то, что я встрял в ваш маленький, замкнутый мирок и на тебя, за то, что ты меня впустила. Его злит даже разница нашего происхождения, потому что она мешает ему сойтись со мной в равном поединке. Он отчего-то думает, что смог бы от меня избавиться, просто начистив однажды мою, как он выражается, холеную морду. И эта самая злость придает ему уверенности. Он считает тебя своей собственность, думает, что ты можешь ему принадлежать.
— А ты значит, так не думаешь?
— Ты не можешь никому принадлежать, — проговорил Влад, тоскливо улыбаясь. — Кто угодно, только не ты. В этом и есть твоя прелесть. Даже когда ты рядом, ты все же недосягаема. Ты как солнце — даришь луч света и тепло, но тебя нельзя удержать, наступает время, и ты исчезаешь. Я боюсь, что однажды на меня перестанут хоть изредка попадать твои лучи, тогда для меня начнется вечная ночь.
— Но солнце светит одинаково для всех. Отчего же ты так зол на то, что и Яну досталось немного тепла?
— Дея, ты издеваешься? — Влад посмотрел на нее уставшим взглядом и, подобрав с пола плащ, накинул его размашистым жестом.
— Уходишь?
— Да, думаю на сегодня достаточно. Предпочитаю убраться прежде, чем мне захочется убить тебя.
— Ты не причинишь мне зла, — с детской убежденность прошептала она.
— Мне бы твою уверенность, — проговорил он, касаясь ее лица дрожащей рукой, по которой прокатывались электрические разряды.
Дея вздрогнула, но не отшатнулась, лишь зажмурилась, готовая уже ко всему.
— Боишься, — догадался Влад, опуская руку ниже. Он огладил ее тонкую шею, ключицы, но как только ладонь достигла часто вздымающейся груди, он отстранился. — Ты можешь врать мне сколько угодно, но не твое тело. Я вижу, чего оно от меня ждет. Но знай, я не прикоснусь к нему, пока не услышу от тебя то, чего больше всего желаю, — проговорил он, выходя за дверь.
— Ты вернешься? — крикнула ему в след растерянная Дея.
— Если ты этого хочешь.
— Хочу.
Он обернулся, чтобы подарить ей короткий, утомленный взгляд, прежде чем закрыть за собой дверь, и на Дею сошел холод опустошенности. Она еще немного постояла перед захлопнувшейся дверью, словно надеясь, что Влад вернется, а потом направилась в кухню.
Сделав себе чаю, она пошла в спальню, но открывая дверь, пролила на свой белоснежный пеньюар несмываемую коричневатую жидкость и расплакалась, разглядывая стремительно расползающееся пятно.
Большой совет
Утром к ней пришло официальное приглашение от главы Мрамгора — ее ждали на большом совете. Дея еще никогда не принимала участия в общих собраниях, но полагала, что они мало отличаются от заседаний государственной думы. Перспектива просидеть на скучном мероприятии, выслушивая чопорных Хранителей, омрачило свежее, солнечное утро. У нее и без того было предостаточно дел, но положение обязывало ее принять приглашение и она его приняла.
Облачившись в свой легендарный жемчужный плащ, она заплела двенадцать траурных кос, стянув их в один тугой узел, и отправилась в замок.
Когда она подъехала к конюшням, то поняла, что Дорену придется оставить под открытым небом. Все стойла были заняты, повозки, телеги и одноместки, запрудили всю плошать перед главным входом. Конюхи носились взад-вперед, пытаясь усмирить лошадей, которые чуяли неподалеку волка. Огромная серая тварь развалилась на пожухлой траве, подставляя свою морду осеннему солнышку. Передав Дорену на попечение конюхов, Дея направилась в замок.
Как попасть в зал советов ей объяснил Вечко, встречающий всех вновь прибывших у главного входа.
— Как пройдете на третьем этаже всю анфиладу комнат, так направо и сворачивайте, там лесенка будет вверх, — тараторил низкорослый ключник. — Вот значит, по лесенке той поднимитесь и на шум идите. Они непременно шумят, без того у них никак нельзя, — важно поясни Вечко.
Дея представила себе толпу крикливых, закостенелых, словно дятлы бьющих по голове Хранителей, в обществе которых, ей предстояло провести невесть сколько времени. И без того не радостное расположение духа, совсем очернилось.
