– Уиспер, прекрати! – потребовал мальчик.
– …Йоннен, беги!.. – рыкнула Эклипс.
Глаза императора прищурились. В животе мальчика поднялся ледяной страх и побежал по его венам. Его отец поднял вторую руку и сжал ее в кулак. Тени зашевелились, заостряясь пиками, и пронзили бок волчицы.
– Нет! – закричал мальчик.
Эклипс взвыла от боли, снова полилась теневая кровь. Скаева рассек воздух ладонью, и демон отлетел в стену. Уиспер накинулся на волчицу, вновь впиваясь острыми зубами ей в глотку. Вокруг Эклипс обвились черные щупальца, сдавливая ее, клыки вонзались в нее снова и снова.
– …Ты уже сожалеешь о своих оскорблениях, псина?..
– …Й-йоннен…
– …По-прежнему не боишься меня?..
– Отец, заставь его прекратить! – взмолился мальчик.
Он смотрел, как Экслипс слабеет, и его глаза обжигали слезы. Уиспер сжал ее еще сильнее, его клыки погружались все глубже. Эклипс заскулила от боли, мечась, перекатываясь, кусаясь.
«С кровью, которая течет в твоих жилах? Ты достаточно силен для нас обоих».
Йоннен поднял руки и согнул пальцы, как когти, призывая свой дар, чтобы сжать змея в невидимой хватке. Мальчик прижал Уиспера к стене, и тот начал извиваться и шипеть, его хвост хлестал во все стороны, из пасти мельком выглядывал язык.
– Люций! – рявкнул отец. – Отпусти его!
Йоннен застыл. Окаменел. Этот голос был знаком ему еще до того, как он научился говорить. В нем была властность, которой он повиновался еще до того, как научился ходить. Голос отца, которым он восхищался, которому стремился угодить, которым всю жизнь мечтал стать.
Сестра приняла его к себе. Показала ему мир. Эклипс месяцами жила в его тени. Сдерживала страх. Демон любил мальчика так же сильно, как однажды любил другого мальчика – такого же потерянного и напуганного.
– …Кассий… – проскулила волчица.
Но этот мужчина вырастил Йоннена. Он знал его годами, а не месяцами. Мужчина, которого мальчик боялся, любил и считал образцом для подражания. Солнце, озарявшее его небо.
– Люций, я сказал, отпусти его!
И хоть его сердце и разрывалось, хоть раскаленные слезы и обжигали его щеки, Йоннен посмотрел на Эклипс. На тень, которую знал почти так же хорошо, как свою. На спутника, который был с ним в шторм и бурю. На волчицу, которая любила его.
– Я… – шмыгнул мальчик, опустив взгляд на клинок в своей руке. – Я не…
– Люций Аттикус Скаева, я – твой отец! Не смей мне перечить!
Можете ненавидеть его за это, дорогие друзья. Можете считать слабым, дрянным малолеткой. Но Йоннен Корвере был просто девятилетним мальчишкой. И в его мире отец – это все равно что бог.
– Мне… ж-жаль, – выдохнул Йоннен.
И медленно,
очень медленно,
опустил руку.
Освободившись, Уиспер кинулся в атаку. Эклипс заскулила и упала, когда в ее бок глубоко вонзились черные клыки. Снова. И снова. Глаза Йоннена обожгли слезы, в ушах звучали далекие крики. Его голод начал разбухать. Уиспер вздохнул, обвиваясь вокруг тенистой волчицы, и сжал ее изо всех сил. И под исполненным ужаса взглядом мальчика Эклипс начала блекнуть.
Слабеть.
Бледнеть.
Истончаться.
– …Й-йоннен…
Волчица медленно угасала.
– …К-кассий…
Пока не остался только змей.
Достаточно темный для двоих.
– Люций.
По горлу мальчика поднимались всхлипы. Грудь наполнилась ужасом и скорбью, грозящими удушить его. Весь мир померк и расплылся от слез, когда он взглянул на протянутую руку отца. Испачканную кровью. Забрызганную черным.
– Пора возвращаться домой, сынок.
Его крошечные плечи поникли. Тяжесть произошедшего давила непосильной ношей. Он играл во взрослого, но на самом деле был всего лишь ребенком. Растерянным, уставшим и, без волчицы в своей тени, отчаянно напуганным. Уиспер прополз по полу и скользнул в тьму у его ног. Пожирая страх мальчика, как только что сожрал волчицу. Йоннен беззвучно уронил кинжал, который подарил ему Мясник.
– Император, – раздался голос.
Йоннен посмотрел на восточную лестницу. Сквозь слезы увидел высокую двеймерку, запыхавшуюся и вспотевшую. На ней была изумрудно-зеленая мантия, губы и глаза окрашены черным. На ее шее и запястьях блестело золото, но она сняла украшения и кинула их на пол конюшни.
– Шахид Паукогубица, – сказал его отец. – Вы живы.
– Вы кажетесь удивленным, император, – ответила женщина, снимая очередной браслет. – Если желаете покинуть это место, нам лучше путешествовать вместе.
– Красная Церковь меня подвела. Зачем, во имя вашей Черной Богини, мне брать вас с собой?
– Я подумывала взять вас с собой, – женщина мрачно улыбнулась. – И я ни в чем вас не подводила. Я поклялась отомстить Мие Корвере, и я это сделала. Так что, если вы в безопасности доставите нас к покоям вещателя, я расскажу вам сказку о том, как убила за вас вашу дочь.
Император прищурился. Наклонил голову. Мысленно взвесил все «за» и «против». Его паства ассасинов уничтожена, кровавое возмездие его дочери против Красной Церкви свершилось. И все же, пусть Духовенство и потерпело крах, император Итреи был не из тех, кто выбрасывал хороший молоток лишь потому, что тот погнул один гвоздь. Ему еще может пригодиться убийца из уцелевших последователей Наи.
И он едва заметно кивнул.
Двеймерка спустилась, снимая последнее украшение, и встала рядом с императором. Тени вокруг них помрачнели, но еще мрачнее был голос его отца:
– Подойди, сын мой.
Мальчик посмотрел ему в глаза. Такие же темные и бездонные, как у него.
Солнце, озарявшее его небо.
Олицетворение бога.
– Да, отец, – ответил Йоннен.
И медленно, бесстрашно взял отца за руку.
Адонай терпеливо ждал в тишине.
Стоять на коленях, когда у тебя цепи вокруг талии и щиколоток, было больно, так что вещатель сел у края своего кровавого бассейна. Ожидая, когда маленький даркин вернется и освободит его. Он чувствовал в воздухе запах свежей крови, которая обильно проливалась на верхних этажах – очевидно, атака юной Мии прошла удачно. Адонай закрыл глаза и медленно вдыхал и выдыхал, пытаясь сохранять спокойствие. По правде говоря, с тех пор, как Друзилла узнала о его предательстве, ему это плохо удавалось.
Когда Леди Клинков послала гонцов в его покои и сообщила, что заговор Элиуса с Меркурио раскрыт, он испытал легкую тревогу. Но когда его оповестили, что Мариэль схватили и будут держать в заточении, пока он не поможет убить Мию Корвере, Адонай пришел в ярость.
