– Летописец, о последователях Красной Церкви не рассказывают историй. О нас не слагают песни. Нам не посвящают баллады или стихотворения. Здесь люди живут и умирают в тени.
– Тогда, возможно, тебе здесь не место.
– Вы – это он, верно?
Мия всмотрелась в его голубые глаза, и на нее медленно снизошло озарение.
– Вы – младенец, которого она породила на свет. Сын Клео.
Летописец улыбнулся.
– А в тебе есть что-то еще, помимо симпатичной мордашки и дерьмового характера, да?
Мия изумленно оглянулась.
– Так какого хрена вы тут делаете?!
– Отцы и дочери. Матери и сыновья, – летописец пожал плечами. – Ты лучше других разбираешься в семейных трудностях. Мама вырастила меня в Короне. Тени были моей единственной компанией. Я мог бы прожить там всю жизнь и никогда не узнать другой души. Но когда я стал постарше, Ная заговорила со мной. Чаще всего это случалось в истинотьму. Она посылала мне видения. Шептала мне, пока я спал. Рассказывала о предательстве своего мужа. Об убийстве сына. И в течение многих лет убедила меня, что у каждого в этой жизни есть свое предназначение, и предназначение моей матери – вернуть равновесие на небеса. Луна был внутри нее, когда она меня родила, и это делало меня внуком Наи – по крайней мере, в моих глазах. Поэтому я попытался убедить маму в эгоистичности того, что она сделала. В том, что Аа был неправ, когда наказал свою жену и убил сына. Что небеса заслуживали гармонии, а Ная – справедливости. Но годы одиночества только усугубили сумасшествие моей матери. Ее рассудок был глух. И спустя много лет… я ушел. Попытался найти другой путь вернуть Ночи законное место на небосводе. В годы после ее изгнания поклонение Черной Матери было запрещено. Но я решил, что смогу возродить веру в Наю, и силы, которую она получит от нашей преданности, хватит, чтобы разрушить стены ее темницы. Медленно, кропотливо, но я основал ее церковь.
– Вы были первым Клинком, – осенило Мию.
Элиус пожал плечами.
– Все начиналось с малого. Но в те времена мы по-настоящему верили. Тогда не было ни убийств, ни подношений, ничего подобного. Мы поселились в маленькой часовне на севере побережья Ашкаха. На наших стенах были запечатлены легенды о Ночи и Луне.
– Храм, в который нас отправил Дуомо, – выдохнула Эш. – Место, где я нашла карту.
– Да, – кивнул Элиус. – Наш первый алтарь, вырезанный из камня нашими собственными руками.
– Из красного камня, – заметила Эш.
– Красная Церковь, – пробормотала Мия.
– Все шло довольно неплохо. Вера распространялась. Люди по-прежнему хотели верить в Мать Ночи, несмотря на ложь, которую рассказывало о ней духовенство Аа. Десятилетие спустя, когда наступила истинотьма и Мать была ближе всего к земле, ей хватило сил, чтобы привести нас в эту гору. Сюда, где барьер между Ночью и Днем тоньше всего. И здесь мы по-настоящему развернулись. Но, как говорится, все хорошее когда-нибудь…
Элиус затянулся сигариллой и выдохнул дым.
– Часть паствы смотрела на все иначе, чем я. Они не хотели поклоняться Нае как Матери Ночи, предпочитая видеть в ней Мать Священного Убийства. Они придумали новый путь для Церкви. Путь, который мог обратить нашу преданность в твердую монету, и нашу набожность использовать для обретения земной власти.
Элиус пожал плечами.
– И они убили меня.
Мия часто заморгала.
– Вас убили ваши же последователи?
– Ага, – старик кивнул, сморщив лицо. – Мудилы.
– Богиня… – выдохнула Мия.
– После этого все скатилось в дерьмо. Церковь, которую я основал, стала культом ассасинов, заработала дурную славу и власть. Но проснувшаяся сила Наи начала увядать от укоренившейся здесь гнили. Аа становился могущественнее, вера в него распространялась следом за армиями захватчиков Великого Объединителя. Видите ли, в этом вся суть божеств – у них есть только та власть, которой мы их наделяем. Черная Мать потратила столько силы на создание этого места, что в ней почти ничего не осталось. И когда Церковь сосредоточилась на убийствах и прибыли, а не на истинном поклонении, Ная стала слабеть. Пока она собрала достаточно сил, чтобы вернуть меня в эту… жизнь, прошли столетия. Церковь стала совершенно иной. Но в ее тенях все равно тлел крошечный уголек. Крошечный росток истинной веры, который Ная могла использовать, чтобы сыграть партию длиною в десятилетия. Найти нового избранника. Того, кто восторжествует там, где потерпела поражение Клео. Пока наконец… наконец…
Летописец посмотрел в глаза Мие.
– Она не оказалась здесь.
– Я не спасительница, – возразила Мия. – И не герой.
– Ой, херня все это, – сплюнул Элиус. – Ты точно знаешь, кто ты. Только посмотри, что ты сделала. Что ты делаешь. Последние три года ты меняла мир каждым своим вдохом, и не рассказывай мне, что не чувствовала, что делаешь это не просто ради отмщения. – Элиус показал на две части «Хроник Неночи» в своей тележке. – Я прочел их. От корки до корки. Столько раз, что и не сосчитать. Ты не просто убийца. Если откроешь этому душу, ты сможешь стать девушкой, которая восстановит справедливость на гребаных небесах.
Летописец сердито покачал головой.
– Но мы не можем снова все испортить. От Анаиса осталось так мало, и каждый утраченный фрагмент на шаг приближает к краху. Мой осколок, когда те ублюдки убили меня. Осколок Кассия, когда он умер в Последней Надежде. Возможно, мне стоило больше тебе помогать. Возможно, стоило рассказать обо всем раньше. Но я должен был знать, что тебе хватит воли довести дело до конца, Мия.
Летописец пристально посмотрел в ее глаза.
– До самого конца.
– Мой брат все еще у Скаевы.
– Да. И к тому времени, как ты доберешься до Годсгрейва, скорее всего, он уже будет ждать тебя с армией. Но если ты заберешь силу, которая ждет тебя в Короне, когда наступит истинотьма, ты сможешь вернуть своего брата в мгновение черного ока.
– И затем я умру.
Летописец наклонил голову и пожал плечами.
– Все когда-нибудь умирают. Но мало кто умирает ради великой цели. Ты – избранная, Мия. Это правильно. Это – судьба.
– Это херня! – сплюнула Эшлин, прожигая летописца взглядом.
Старый призрак выдохнул серый дым.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, девочка.
– Не называй меня девочкой, старый скрипучий уебок! – огрызнулась Эш. – Легко тебе рассуждать о том, что правильно, когда ничем не жертвуешь, да?
Элиус рассвирепел.
– Не жертвуешь?..
Летописец выпрямился в полный рост, в его голубых глазах вспыхнула ярость.
– Сто двадцать семь лет. Вот чем я пожертвовал. Больше столетия я гнил в этой ебаной читальне, прикованный к этим книгам. Не живой. Не мертвый. Я влачил существование и молился, что однажды сюда придет тот, кто мне нужен. – Он вытащил сигариллу изо рта и показал ей. – Знаешь, сколько раз я хотел кинуть одну из них в эти полки? Позволить этому месту сгореть – и мне вместе с ним? Я хочу спать, девочка. Хочу, чтобы это закончилось. Но нет, я сидел здесь и ждал в темноте, потому что верил. Можешь злиться на жизнь сколько влезет. Защищать свою любовь, как только можешь. Но даже не смей рассказывать мне о гребаных жертвах. Никогда.
