Корону Луны.
Девушка чуть не улыбнулась от этого зрелища. Окончательный ответ на загадку ее существования. Последнее открытие в истории, написанной чернилами и кровью при свете заката и рассвета. В конце концов, после всех тех убийств, всех тех миль, все оказалось так просто. Она мысленно представила вид сверху на город Годсгрейв – Правую и Левую Руки, Низы, высокие окостеневшие Ребра. Раздробленные острова, между которых вырисовывались узором каналы, – все это было великаном, лежавшим на спине. С одной недостающей деталью.
И вот она.
Не золотая крепость и не серебряный шпиль.
– Ну конечно, – прошептала Мия.
Череп.
Гигантский, невероятный череп.
Книга 5. И облачилась она в ночь
Глава 40. Судьба
– Корона Луны, – выдохнула Мия.
Он был высотой в десятки метров, шириной в мили, до висков погрузившимся в треснувшую землю. Его лицо было обращено к небу, на широком и безжизненном лбу вырисовывался круг. Разумеется, он был из могильной кости, как и Ребра, как и все основание Годсгрейва, как и меч за спиной Мии. Последняя часть тела Анаиса, единственного сына, скинутого с небес мстительным отцом. Его тело с такой силой ударилось о землю, что итрейский полуостров ушел под воду, и там, на развалинах, Аа приказал своим верующим построить ему новый храм. Но тут, в сердце ашкахской цивилизации, отрезанная голова Анаиса врезалась в землю с такой невероятной мощью, что приговорила к смерти империю, которая поклонялась ему как богу.
Он выглядел так одиноко. Так трагично. Детоубийство, вырезанное в древней кости.
Мия стояла на каменистых отрогах и сокрушенных скалах. В небе кружила ворона, взывая в пространство. Вокруг ног Мии выплясывала и клубилась пыль. Ее тень указывала строго на череп, как стрелка компаса на север. Страх вгрызался ей в желудок. Сдавливал грудь. Мия чувствовала, как ее манило, притягивало. И голод, какого она еще никогда не испытывала.
Ей показалось, будто всю свою жизнь она была незавершенной, но поняла это только сейчас. Все эпизоды ее короткого существования казались незначительными – Йоннен, Трик, Меркурио, Скаева, даже Эшлин, – они были всего лишь призраками в ее тьме. Поскольку спустя годы и реки крови, наконец-то, наконец-то, она вернулась домой.
«Нет».
Мия сцепила зубы и сжала кулаки.
«Это не мой дом».
Она пришла сюда с определенной целью. Чтобы проснуться, а не спать. Чтобы захватить, а не быть захваченной. Могущество павшего бога. Наследие оборванного рода. Сила света в ночи. Мия здесь, чтобы вырвать ее, бьющуюся и истекающую кровью, из разбитой груди и отнять брата у ублюдка, который забрал его себе. Чтобы сразиться и умереть за единственное, что придавало смысл ее жизни. За единственное, что у нее осталось.
«Когда всё – кровь, кровь – это всё».
Мия забралась в открытый рот, перелезая через зубы, размером с соборы. Тени вокруг нее извивались и скручивались, темнота опускалась, глубокая, как сон. Она пролезла в щель в нёбе пещеристого черепа и поднялась по извилистым тропам из бледной могильной кости, наконец выйля в просторный и одинокий зал в полой макушке. Полость черепа была круглой, как амфитеатр, и широкой, как дюжина арен. Почти пустой. Тонкие пики света пронзали сотни трещин в кости наверху, умирающий свет последнего солнца превращал кромешную тьму в унылый мрак. Шепот ветра стал таким громким, что Мия чувствовала его на своей коже, и здесь, в его источнике, наконец-то разобрала слова: историю о любви и потере, о предательстве и резне, о расколотом небе и земле в придачу, о слезах матери, крови сына и дрожащих алых руках отца.
Мия бесшумно пошла дальше, избегая крошечных лучей света, льющегося через трещины, и прячась во тьме, которая всегда была ей другом. Окинув взглядом темную и пустую галерею, ничего не увидела. И все же она знала с жуткой уверенностью, что здесь есть кто-то еще. Мия заглядывала в ниши и борозды, выискивая признаки жизни, источающей ужас и голод, которые пронзали ее сердце. Ивот на выступе из треснувшей могильной кости Мия заметила ее, стоявшую в одиночестве.
Красоту. Кошмар. Женщину.
Наконец-то.
«Клео».
Она была высокой. Стройной, как ива. И юной, о, Богиня… такой юной. Мия понятия не имела, чего ожидать, – древнюю старуху, бессмертную оболочку, – но Клео выглядела едва ли старше ее. Волосы женщины были густыми, черными и блестящими, как масло, они спускались ниже щиколоток и волочились за ней по полу. На ней было черное платье с открытой спиной – тонкое, как паутина, строгое и полностью сшитое из теней. Чернота облекала ее тело от самого подбородка до босых ног. Ее руки тоже были обнажены, а кожа такой бледной, будто не видела солнц уже…
…ну, столетия.
Клео выглядела прекрасно. Ее губы и веки – черные, как чернила. Она стояла абсолютно неподвижно, только подол ее платья загибался и покачивался, как живой. А ее тень… Богиня, она была такой темной, что от одного взгляда у Мии заболели глаза. Заслезились, как если бы она слишком долго смотрела на солнца. Тьма собиралась у ног женщины и растекалась по кости, подобно жидкости. Капая с выступа и испаряясь, не успев долететь до земли.
Медленно Клео подняла руки и впилась ногтями в свою кожу. Мия заметила, что ее предплечья исцарапаны и покрыты струпьями, и теперь ногти наносили новый слой рубцов. Зеленые глаза женщины смотрели в гигантский и треснутый купольный потолок, голова слегка запрокинулась, словно она прислушивалась, – вот только ничего не было слышно, кроме шепота и вздохов бесконечного ветра.
Клео подняла руку с растопыренными пальцами, и Мия почувствовала, как в ее груди что-то шевелится. Снова это притяжение. Гравитация. Словно пыль притягивало к огню. Ее кожа покрылась мурашками, тени в нишах и полостях зала заворочались и задрожали, словно тоже ощутили зов женщины.
Уголком глаза Мия заметила движение, и из тьмы вылетело крошечное черное очертание. Спутник, поняла она, – демон в обличье маленького воробья. Он сел на кончики пальцев Клео, и женщина радостно засмеялась, поворачивая руку с воробьем, будто восхищаясь мрачной красотой демона.
Воробей издал трель, которой Мия прежде не слышала. Его ноты звучали так звонко, как хрустальные колокольчики, пробирая ее до дрожи по всему позвоночнику. Это противоположность музыки. Не-песня, раскатывающаяся эхом по просторной полости черепа мертвого бога. И, не переставая улыбаться, Клео закинула воробья себе в рот.
Мия услышала крик на задворках сознания. Ее голод разбух – такой темный, пугающий и наполняющий до краев. Клео откинула голову, не переставая жевать, и тени по всему помещению содрогнулись, их страх просачивался сквозь фрагменты в груди Мии и стекал, холодный и маслянистый, в желудок.
«Вот как она подпитывала себя все эти столетия, – озарило Мию. – Собирала кусочки Анаиса и…
