Бледная и прекрасная, девушка шла дальше.
Она облачилась в ночь, дорогие друзья.
И ночь пришла с ней.
Глава 45. Возлюбленная
Паукогубица закрыла глаза.
Истинотемный ветер холодил кожу.
Небо над ней было таким же пустым, как место, где когда-то было ее сердце.
В городе царил хаос, нараставший с каждой секундой. Костеродные идиоты, собравшиеся на балу Скаевы, наконец-то выбрались вопящим роем из первого Ребра позади нее. Весь архипелаг содрогался, как при землетрясении, улицы раскалывались, фасады зданий покрывались огромными трещинами. На небе собирались черные тучи, удушая звездное сияние и наполняя воздух песней грома. В складском районе уже начался пожар, и в темноту поднимались клубы черного дыма. Со стороны Низов с писком, кувыркаясь, неслась волна крыс. Паукогубица слышала растущую толпу испуганных жителей, которые следовали по пятам за грызунами.
Годсгрейв разваливался на кусочки.
Шахид знала, что рисковала, примкнув к Скаеве, но, честно говоря, она не слишком на него полагалась. Прежде чем стать аколитом Темной Матери или членом Духовенства Красной Церкви, Паукогубица боролась за выживание. Прокладывала себе путь в мире, который постоянно пытался ее сломить, и не просто выжила, но и преуспела. В таком мире долго не протянешь, если будешь ставить все на один бросок костей. Как бы ни был ты уверен в этой ставке.
Шахид сделала глубокий вдох, успокоилась и вновь открыла глаза. Она находилась в северной части Форума, и хаос, поднявшийся на юге, постепенно приближался к ней. Но пока она была впереди и упорно шла через мостики и шепчущие каналы, проталкиваясь мимо добросердечных и чересчур любопытных жителей, которые направлялись к шумихе.
Она могла это понять – порыв подойти ближе к обрыву и заглянуть за край. Желание пролистать пару глав и узнать конец истории. Но сама Паукогубица не хотела знать, чем закончится история первого императора Итреи. Для нее было главным выжить, чтобы прочесть об этом позже.
Люди Скаевы уничтожили часовню Красной Церкви в некрополе, но Паукогубица знала об одном тайнике с деньгами и оружием, который он не тронул. А в доках Правой Руки было пришвартовано полдюжины лодок Церкви, и две из них были такого размера, чтобы она могла управлять ими сама. Может, она и стала одним из самых опасных ассасинов, когда-либо принадлежавших к Церкви, но родилась Паукогубица на Двеймерских островах. Ее отец и старший брат были корабельными плотниками. Океан она знала почти так же хорошо, как яды.
На дорогах становилось людно, паника позади нее разбухала, Годсгрейв сотрясался снова и снова, как диорама в руках озлобленного ребенка. Люди – ошеломленные, пьяные, испуганные – выбегали из домов и таверн на площади. С юга поднимались дым и крики, страх распространялся по улицам, как «вечнотень» по бутылке золотого вина Албари. Шахид шла задними проулками и, пересекая Мост Дискуссий, тихо проклинала длинный подол своего красивого платья. Она достала один из отравленных позолоченных клинков из-за пояса и осторожно разрезала юбку, чтобы было легче бежать. А затем побежала со всех ног.
Город вновь содрогнулся. Ее потоком обгоняли крысы. Паукогубица уже видела ворота некрополя впереди, очертания кованого железного забора на фоне штормового неба. До доков – до спасения – оставалась всего пара кварталов. Ускорив шаг, она вытерла пот с глаз, один длинный дред выбился из замысловатого пучка на ее голове. Вспышка молнии блеснула на золотых украшениях и черных губах, когда она вошла в дом мертвых Годсгрейва.
Пройдя через кладбище, Паукогубица остановилась у тайника, спрятанного в гробнице давно усопшего сенатора. Ожидая, пока земля перестанет дрожать, бегло окинула взглядом надпись. Имя стерлось от времени, релеьф мраморного бюста сгладились годами.
– Все мы – пища для червей, – пробормотала женщина.
Черные губы изгибались в улыбке, а темные глаза глядели в ночь.
– Но не сегодня, Черная Мать.
Внезапно ее пробрал темный мороз. На коже выступили мурашки. Над головой вспыхнула молния, очерчивая черные тени некрополя. Перед шахидом истин вырос силуэт в мантии с капюшоном и мечами из могильной кости.
– Зубы Пасти, – прошептала она.
Не человек, это было очевидно. О, силуэт под мантией напоминал человеческий. Но хотя ночь выдалась не такой уж холодной, дыхание существа срывалось с губ белым облачком, и Паукогубицу бросило в озноб.
– Приветствую, шахид.
– Бездна и кровь, – выдохнула Паукогубица.
Существо откинуло капюшон. Бледная кожа. Чернильно-черные ногти. Длинные косички извиваются, как живые. Темные и бездонные глаза. Алебастр, вылепленный заново руками Матери. Но даже во время истинотьмы, когда весь город вокруг погружался в хаос, Паукогубица узнала бы ее лицо.
В глазах девушки мерцало сияние тысячи звезд.
Пустых, как Бездна, из которой она выбралась.
– …Эшлин?
– Сам он не смог прийти, – глаза ее были полны черных слез. – Даже Мать не обладает такой силой, чтобы подарить жизнь умершему дважды. Единственное, что он мог, это показать мне обратный путь. Вот чем он был готов пожертвовать ради нее. Вот каким он был юношей. И Трик попросил меня передать тебе привет, Паукогубица.
Она подняла мечи из могильной кости.
– И еще вот это.
Истинотемный ветер холодил кожу.
Небо над ней было таким же пустым, как место, где когда-то находилось ее сердце.
И Паукогубица закрыла глаза.
Глава 46. Отец
Тени выпустили его из своей хватки, и Меркурио упал на колени.
Ветер звучал как панихида, с завыванием царапая его кожу. Пожар от рассыпавшихся углей поглощал упавшую мебель. На языке возник привкус дыма. Существо, которое некогда было Юлием Скаевой, перевело взгляд с потолка на вход в бальный зал, и в эту секунду все двери с грохотом распахнулись. Тени в помещении исказились и вытянулись, все Ребро задрожало. Тьма будто загустела, поглощая свет уцелевших аркимических сфер. Меркурио почувствовал тяжесть на плечах, давление на грудь, выбивавшее из него весь воздух. На зал опустился холод, запах гвоздики и опавших листьев, воздух завибрировал от песни бури. Он поднял голову, и его старые глаза устремились на дверь.
Там стояла она. Во всей красе.
– Мия, – прошептал он.
Богиня, до чего же она была прекрасна. Годы крови и жертв распустились за ее плечами темными крыльями. Шрамы от испытаний, вырезанные на коже и во впадинках груди, отражались в глазах. Но ничто, никто, ни разбитые сердца, ни разрушенные мечты, ни обыкновенная трагедия мирского существования никогда не могли ее остановить. Она была сильнее самой жизни.
Девушка со своей историей.
