– Мама говорит, что курят только проститутки и глупцы.
– И кто из них я, братец? – спросила она, выдыхая дым.
Мальчик наблюдал за ней с поджатыми губами.
– Возможно, и то, и другое?
На досках между ними возникла Эклипс, опуская голову на колени Мии.
– …Не говори так с ней, Йоннен…
– Я буду говорить с ней так, как посчитаю нужным, – заявил он.
– …Помнишь, что я рассказывала тебе об одном мальчике? Кассие?..
– Да, – Йоннен покосился на волчицу и шмыгнул.
– …Он всегда говорил, что кровь пятнает сильнее, чем вино. Знаешь, что это значит?..
Тот покачал головой.
– …Это значит, что семья может ранить тебя глубже, чем кто-либо другой. Но лишь потому, что она важнее, чем кто-либо другой. Когда ты говоришь с ней подобным образом, хоть Мия этого и не показывает, ты ранишь ее…
– Вот и славно, – огрызнулся он. – Мне она не нравится. Я не хочу здесь находиться. – Йоннен посмотрел на синие воды, текущие вдоль корпусов. – Я хочу домой.
– Мы будем проплывать мимо него где-то через неделю. – Мия кивнула на итрейское побережье. – Воронье Гнездо.
– Это не мой дом, Царетворец.
– …Дом там, где твое сердце, дитя…
Мия постучала по груди и улыбнулась.
– Тогда понятно, почему у меня его нет.
– …Вздор… – фыркнула Эклипс. – …У тебя львиное сердце…
– Скорее, воронье, – она пошевелила пальцами перед волчицей. – Черное и сморщенное.
– …Ты поймешь, что это ложь, еще прежде, чем все закончится, Мия. Обещаю…
Мия улыбнулась и медленно затянулась, наслаждаясь теплом дыма в легких. Затем незаметно покосилась на Йоннена. Брат. Незнакомец. Он был умен, это очевидно: обучение у лучших преподавателей в республике плюс грандиозная сообразительность Алинне Корвере и коварство Юлия Скаевы. Наблюдая за его поведением, манерой говорить, Мия подумала, что он вырастет даже толковей ее. В нем чувствовалась зловещая жилка – скорее всего, унаследованая от отца. Но в ней она тоже ощущалась. Йоннен по-прежнему был ее родной кровью, ее семьей. Единственной, что у нее осталась, если не считать того ублюдка, которого Мия намеревалась убить. И после стольких лет одиночества она ощутила в себе жажду обрести с ним хоть какую-то связь.
– Я помню ту неночь, когда ты родился, – сказала она мальчику. – В Вороньем Гнезде. Я была немногим старше, чем ты сейчас. Повитуха привела меня, чтобы познакомить с тобой, и когда мама передала тебя в мои руки, ты начал кричать. Просто… кричать так, будто миру пришел конец. – Мия покачала головой. – Бездна и кровь, ну и глотка у тебя была.
Она снова затянулась, прищурив глаза от дыма.
– Мама сказала, чтобы я спела тебе. Что, хоть твои глаза и закрыты, ты все равно узнаешь сестру. И я запела. А ты перестал плакать. Будто кто-то опустил рычаг в твоей голове. – Мия покачала головой. – Бездновщина какая-то.
– Моя мать не поет, – возразил Йоннен. – Ей не нравится музыка.
– О нет, она любила ее, – возразила Мия. – Она постоянно пела и…
– Моя мать – Ливиана Скаева. Жена императора.
Мия почувствовала, как кровь приливает к щекам. В висках запульсировало. Брови девушки невольно сдвинулись к переносице. Дым в легких обернулся пламенем.
– Твоя мать – Алинне Корвере, – твердо сказала она. – Жертва императора.
– Лгунья, – насупился мальчик.
– Йоннен, зачем мне…
– Ты лгунья! Лгунья!
– А ты – гребаный сопляк, – рявкнула она.
– Негодяйка! Воровка! Убийца!
– Каков отец, такова и дочь, я полагаю.
– Мой отец великий человек! – воскликнул Йоннен.
– Твой отец – та еще манда.
– А твоя мать – шлюха!
Мие потребовались все силы, чтобы снова не поднять на него руку.
– …Мия…
Она вскочила на ноги, ее самообладание сгорало в пламени гнева. Тело содрогалось от злости. Ей хотелось прикусить язык, но Мия боялась, что утонет в крови. Разговаривать с мальчишкой было все равно что биться головой о кирпичную стену. Пытаться пробить его броню бесполезно, это как возиться с замком, пытаясь открыть его, десятью большими пальцами. Мия не знала, что это такое, быть старшей сестрой, и уж явно не обладала природной склонностью к этому. И посему, как обычно, ее раздражение распахнуло дверь и позволило норову вырваться на свободу.
– Я пытаюсь, Йоннен, – процедила она. – Зубы Пасти, я правда пытаюсь. Будь ты не моим братом другим, я бы столкнула твой зад за борт за такие слова. Но больше никогда не смей так о ней говорить. Она любила тебя. Слышишь?
– Все, что я слышу, Царетворец, – сплюнул он, – это ложь из уст убийцы.
Она сделала глубокий вдох. Опустила голову и закрыла глаза.
– Надеюсь, нынче бури тебе больше по душе, чем в детстве, – сказала Мия, вновь подняв на него взгляд. – Впереди нас ждет серьезный шторм. И если я услышу, что ты плачешь во сне, то уже не приду спеть тебе.
– Ненавижу тебя, – прошипел мальчик.
Мия щелчком отправила сигариллу за борт и выдохнула дым.
– Каков отец, таков и сын, я полагаю.
Это была скорее не ванна, а медная бочка.
Она была привинчена к полу в покоях Корлеоне – ванной комнате, смежной со спальней, которая, в свою очередь, вела в главную каюту. Когда Мия только увидела ее, то первым делом задумалась, как именно разбойник планировал там поместиться, если бы она приняла его предложение занести мыло. Сама-то она хоть и влезла туда, с некоторым усилием, но так называемая ванна не могла похвастаться размерами.
Она больше напоминала ведро.
Тем не менее от воды, подаваемой по трубам из аркимической плиты в камбузе, шел пар. Раздевшись и погрузившись в горячую ванну, Мия поняла, почему Корлеоне, несмотря на расточительность затеи, потакал себе в этой прихоти.
– О, Черная гребаная Мать, – простонала она. – Как же хорошо-о-о.
После пары неловких маневров ей удалось нырнуть с головой; Мия обнаружила, что, если свесить ноги с края, большая часть ее тела будет погружена под воду. Откинувшись назад, она намочила полотенце и накрыла ею лицо. Затем прикурила еще одну сигариллу и довольно выдохнула серый дым, прислушиваясь к песне моря снаружи.
– Я могла бы быть пиратом, – пробормотала девушка, и с ее губ сорвались дымные завитки. – Эй, вы, лодыри! Встряхните потрохами! Соберите бизань-херь, свиноебы обезъяноподобные…
