Эш снова ее поцеловала, на ее губах чувствовался привкус пламенных слез.
– Потому что я желаю тебя.
Она не ждала взаимности – Эш была не из тех, кто признавался в любви лишь для того, чтобы услышать те же слова в ответ. Ни капли неуверенности. Никаких «приманок». Девушка не испытывала сомнений в своих чувствах и достаточно доверяла Мие, чтобы поделиться ими, на этом точка. Мие нравилась эта ее черта.
«Но люблю ли я ее?»
Эш прижалась к ней сильнее и крепко обвила руками.
– Я пойду на все ради тебя, ради спасения твоей жизни, ради того, чтобы ты прошла через эти испытания, – она покачала головой, подавляя слезы. – На все.
– Я знаю, – прошептала Мия, целуя ее в лоб.
– Я хочу быть с тобой вечно, – вздохнула Эшлин.
– Всего лишь?
– На веки вечные.
Когда Эш уснула, Мия долгое время просто лежала и размышляла.
Представляя озеро столь гладкое, что оно походило на небо.
Глядя во мрак над своей головой и представляя там бледный сияющий шар.
Прислушиваясь к песне бури.
И гадая.
Погода портилась.
«Кровавая Дева» была тридцатисемиметровым кораблем из твердого дуба и укрепленного кедра, построенным так, чтобы рассекать океан, как скальпель пациента. Но волны продолжали нарастать, а ветры выли и свирепствовали, подобно дикарям во время перебранки. «Деву» швыряло из стороны в сторону, как игрушку, Леди Бурь и Леди Океанов словно взбеленились. Без Мистера Добряка в ее тени каждая высокая волна утраивала страх Мии – мучительный подъем, томительная, невесомая тишина, а затем леденящее душу падение во тьму и удар, из-за которого казалось, что всему миру пришел конец.
Кратковременная пауза. А потом все начиналось сначала. И длилось часами. И часами. Напролет.
– Бездна и кровь, – выругалась Эшлин.
Их гамак висел поперек корабля, чтобы лучше подстроиться под качку «Девы», но, даже несмотря на изнеможение, спать в такой обстановке было попросту невозможно. Гроза неуклонно усиливалась, ветер завывал, гром, казалось, гремит прямо над ними. В конце концов Мия скатилась с гамака и надела штаны и сапоги. В животе трепетали бабочки. Руки дрожали.
– Оставайся тут, – бросила она Эш.
– А ты куда?
– Поговорить с Корлеоне. Хочу узнать, что за хрень происходит.
Отбросив страх и покачиваясь из-за неистовых ударов волн, Мия протолкнулась через дверь каюты. Закрыв ее за собой, пошла по коридору, освещаемому аркимическими лампами, держась руками за стены для равновесия. Мимо, пробормотав извинения, протиснулся промокший насквозь матрос. Половицы были мокрыми, с лестницы впереди стекала морская и дождевая вода. Подходя к каюте Соколов, Мия услышала, что Мясник по-прежнему опорожняет содержимое своего желудка, а Брин проклинает Всевидящего и всех его Дочерей. Она постучала в дверь, и спустя пару секунд Сид высунул голову в коридор.
– У вас там все нормально? – поинтересовалась Мия.
– П-просто… о-о-охуительно, – простонал Мясник, его побитое лицо было зеленоватого оттенка.
– Мы в порядке, – кивнул Сид и схватился за дверь для равновесия, когда по ним ударила очередная волна. – Бедняге Мяснику уже нечем блевать. Ты как?
– По-прежнему на ногах. Я собираюсь наверх, чтобы поговорить с капитаном. – Мия облизнула губы и вдохнула поглубже. – Вы ведь умеете плавать?
– Да, – кивнул Волнозор.
– Да, – ответили Брин с Мечницей.
– Ебан…ххррркккркк! – выдавил Мясник.
– Думаю, это значит «да», – улыбнулся Сидоний.
– Будьте начеку, – предупредила Мия. – И не запирайте дверь.
– Мы гладиаты, Мия. Каждый из нас столько раз смотрел смерти в глаза, что уже и не сосчитать. Не волнуйся за нас.
Она похлопала Сида по плечу, а затем обхватила ладонями его лицо. Глядя на этих мужчин и женщин, которые сражались с ней на песках, Мия понимала, что они стали для нее семьей. Несмотря ни на что, она была безумно рада тому, что сейчас они вместе с ней.
Кивнув, девушка покинула их каюту и поплелась по ненадежным доскам под ногами к лестнице. Хватаясь за перила, с трудом поднялась на палубу.
Наверху шум бури стал просто оглушительным, дождь лил ручьями. Представшее перед Мией зрелище поразило ее – стены воды, выраставшие впереди и позади, серо-стальное море, мрачное и угрюмое. Небо пронзила молния, и сердце девушки подскочило в груди. Ветра, не имея горла, все же прожорливо завывали, и заглушить их могли только вспышки красочной ругани Большого Джона. Подняв голову, Мия увидела матросов на скользких от дождя нок-реях, которые пытались закрепить высвободившийся парус. Они балансировали на тонких канатах почти в тридцати метрах над палубой, управляясь с мокрой веревкой и тяжелой, пропитавшейся водой парусиной. Одно неловкое движение, одна ошибка – и они полетят на палубу или в море. В любом случае для них все будет кончено.
– Какого хрена ты тут делаешь? – требовательно спросил Корлеоне, когда Мия забралась на корму.
На капитане не было сухого места, его камзол промок до нитки, перо на треуголке поникло от дождя. Штурвал закрепили, чтобы он не двигался, и капитан вцепился в него мертвой хваткой, присосался как очень обаятельный моллюск.
– Ты вроде говорил, что эта буря нас не потопит! – прокричала Мия.
– Признаюсь: возможно, я недооценил ее энтузиазм! – ухмыльнулся он.
Мия не нашла в себе сил на ответную улыбку и надсадно закричала, перебивая оглушительный шум ветра:
– Мы умрем?
– Нет, если это будет зависеть от меня! Наш трюм забит под завязку, паруса подняты, и с нами лучшие соленые по эту сторону Тысячи башен! – Корлеоне подмигнул. – Кроме того, перед смертью я могу соблазниться и назвать тебе свое настоящее имя!
– Герардино? – выдавила Мия. – Или Гуальтьери?
– А как же имена на «б»?
– Ага! – воскликнула она. – Значит, все-таки на «б»!
Капитан усмехнулся и покачал головой.
– Я должен тебе в кое-чем признаться!
– Мы все-таки умрем?
– Я хочу рассказать, почему я пытался уплыть от люминатов! Они искали вас с братом, но я думал, что они явились за тем, что скрыто в недрах «Девы»!
– …И что же это?
– Около двадцати тонн аркимической соли!
[16]
