– Ладно, ладно, – Мия вздохнула. – Есть ли тогда другой путь из Лииза в Ашках, помимо Моря Сожалений?
– Нет, – ответил Корлеоне.
– Есть ли в Лиизе какой-нибудь крупный порт, который ближе к Последней Надежде, чем Амай?
– Нет, – ответил Большой Джон.
– Что ж, тогда давайте перестанем страдать херней и двинемся в путь, согласны? А с его величеством Эйнаром Как-Его, Бичом Чего-То-Там, разберемся по прибытии.
Предложение Мии явно не устраивало Корлеоне, но, не имея других вариантов, в конце концов пират просто пожал плечами.
– Нам многое нужно купить, – заметил Сидоний. – Лошадей и упряжь. Оружие. Броню.
– Мы можем позволить себе кляч, – сказала Мия. – Но у нас останется очень мало денег.
– У нас валяется одежда того дрочера люмината и его людей, убитых в твоей каюте, – вмешался Клауд. – Четыре пехотинца и центурион. Сталь, щиты, кожа и кольчуга.
– Сойдет, – кивнул Сид. – Если мы переоденемся в солдат, то нас вряд ли побеспокоят работорговцы и им подобные. Само собой, по прибытии нам придется выбросить их одежду. Я был офицером в легионе и могу общаться подобающе, если мы наткнемся на солдат по пути в Амай.
– Значит, вы и поведете нас, центурион, – Мия отсалютовала ему.
Гладиаты согласились и без лишних промедлений принялись собирать свои скромные пожитки. К тому времени, как «Дева» пришвартовалась в Галанте, все уже выстроились на палубе. Сидоний и Соколы пока не переоделись в солдатскую форму, оставшись в одежде простолюдинов, в которой выкупили свою свободу. Эшлин стояла рядом с Йонненом, закинув на плечо небольшой мешок со всем «самым необходимым», купленным в Уайткипе. Эклипс пряталась в тени мальчика, делая ее достаточно темной для двоих. Трик наконец-то спустился с носовой части и ждал у трапа.
– Да присмотрят за вами Дочери, – сказал Корлеоне, протягивая Мие руку.
– Я как раз надеюсь на обратное, – улыбнулась она, пожимая ее.
– Мы все починим и отправимся в путь. Полагаю, мы все равно окажемся в Амае раньше вас. Будь осторожна, когда попадешь в город, и держись подальше от других соленых. Не задирай нос и помалкивай. Иди прямиком в «Паб» – мы будем ждать вас там.
– Я знаю одну симпатичную часовенку Трелен на берегу, донна Мия, – Большой Джон сверкнул серебряной улыбкой. – Мое предложение руки и сердца по-прежнему в силе.
– Спасибо вам, – она тоже улыбнулась. – Да пребудет синь над вашей головой и под вашими ногами.
– Над головой и под ногами, – кивнул Корлеоне.
– Бартоломео? – Мия задумчиво подняла палец. – Нет-нет… Бриттаний?
Пират лишь ухмыльнулся в ответ.
– Увидимся в Амае, ми донна. Береги себя.
Капитан и его старший помощник занялись своими делами. Друзья Мии цепочкой прошагали по трапу. Надвинув капюшон, Клинок замерла и посмотрела на Город портов и церквей. В Галанте располагалась часовня Красной Церкви, а значит, в городе им грозит опасность. Мие не терпелось двинуться в путь, она думала о Меркурио, брошенном на милость Духовенства, и молилась Матери, чтобы с ним все было в порядке.
По спине прошел холодок. На перилах возникло тонкое тенистое очертание, облизывающее полупрозрачную лапку.
Мия не отводила взгляда от гавани.
– Что, решил пойти со мной?
– …Всегда… – ответил Мистер Добряк.
Между ними с воем пронесся голодный, как волки, ветер.
– …Ты все еще злишься?..
Мия опустила голову. Подумала о том, кто она, что и почему. О том, что руководило ею, что делало ее собой. И о тех, кто любил ее.
Несмотря ни на что.
Нахмурившись, она провела пальцами по его не-шерстке. И прошептала:
– Всегда.
Мия ненавидела лошадей почти так же, как лошади ненавидели ее.
Единственного жеребца, к которому она питала что-то похожее на теплые чувства, Мия нарекла Ублюдком, и хоть зверь спас ей жизнь, она не могла искренне сказать, что он ей нравился. Лошади всегда казались ей неуклюжими, глупыми созданиями, и делу никак не помогал тот факт, что каждый встреченный конь мгновенно проникался к ней неприязнью.
Мия часто гадала, чувствовали ли они ее внутреннюю враждебность. Но глядя на то, как лошади в конюшне Галанте реагируют на ее брата с той же дерганой нервозностью, которую всегда проявляли при Мие, она предположила, что дело во тьме в ее жилах. Теперь она чувствовала ее больше, чем когда-либо. Глубину тени у своих ног. Жар трех солнц наверху, бьющий по ней полными ненависти кулаками даже сквозь пелену штормовых туч. Ощущение пустоты, чего-то недостающего, когда она смотрела на своего брата.
Мие было любопытно, чувствовал ли он то же самое. И было ли это причиной, по которой он мало-помалу оттаивал по отношению к ней.
«По крайней мере быстрее, чем этот лиизианский мудак оттаивает по отношению к Брин…»
– Я дам сотню сребреников за семерых, – говорила ваанианка. – Плюс повозка и корм.
– Хрен вам, дамочка, – фыркнул конюх. – Сотню? Как насчет трех?
Они стояли в грязной конюшне на востоке Галанте – самой дальней конюшне от часовни Красной Церкви. Гладиаты купили на рынке все необходимое: еду и воду, хороший лук из крепкого ясеня и три колчана стрел для Брин. Девушка твердо стояла посреди грязи и дерьма, поглаживая лук и явно желая пустить его в ход.
Конюх был на голову выше Брин. Одет в грязно-серую одежду и кожаный передник, увешанный подковами и молотками. Судя по его постоянно сползавшему взгляду, он был из тех, кто считал грудь захватывающим фактором, но совершенно несовместимым с интеллектом.
– Сотня, – настаивала Брин, скрещивая руки на груди. – Больше они не стоят.
– О, да вы, поди, эксперт? Это лиизианские породистые жеребцы, дамочка.
Бывшая эквилла Коллегии Рема и одна из величайших флагиллаев, которые когда-либо удостаивали своим присутствием пески арен, закатила глаза.
– Это породистый жеребец, – сказала Брин, показывая на самого крупного мерина. – Но итрейский, а не лиизианский. Она породистая, – показала на кобылу, – но ей уже как минимум двадцать пять и, судя по виду, в последние два года у нее был паралич задних конечностей. Остальные гоночные лошади, отжившие свой век, или клячи, которые и для живодерни едва годятся. Так что избавьте меня от этого бреда про породистых жеребцов.
Мужчина наконец поднял взгляд от груди Брин к ее глазам.
– Сто двадцать, – предложила она. – Плюс повозка и корм.
Конюх насупился пуще прежнего, но в конце концов плюнул себе на ладонь.
– По рукам.
Брин шмыгнула и смачно сплюнула себе на ладонь, после чего, глядя олуху прямо в глаза, с влажным хлюпаньем пожала ему ладонь.
