– Вам всем не помешает выспаться, – тихо сказала Мия.
Все посмотрели на нее с подозрением и сомнением.
– Клинки, которые работали на часовню Галанте, мертвы. Вряд ли в ближайшее время кто-то кинется за нами в погоню. Трик, ты не мог бы подежурить наверху, просто на всякий случай?
Юноша кивнул; его признание в любви висело между ними, словно безответный вопрос.
– ХОРОШО.
– А как же ты? – спросила Эш. – Тебе тоже нужен сон, Мия.
– Я лягу через пару часов. Сид сменит меня, а вы пока отдыхайте.
– Ты же не попытаешься сделать какую-нибудь глупость, пока мы спим? – спросил итреец. – Например, сбежать посреди бури, как воровка, и оставить нас тут?
– Вы и так знаете, куда я направляюсь, – она покачала головой. – И последуете за мной.
– Совершенно верно, – насупился он.
– Ложись спать, Сид.
Соколы все еще были немного сонными от «синкопы», и их не пришлось долго уговаривать. Эшлин прижалась к Мие спиной, рядом свернулся Йоннен. Сид еще пару часов делал вид, будто спит, но на самом деле искоса наблюдал за ней.
Мия же просто смотрела на огонь.
Дрова, принесенные снаружи, уже почти высохли, и костер разгорелся в полную мощь, излучая тепло, которого она почти не ощущала. Трик стоял на посту на верхнем этаже, иногда кидая на нее взгляды своих бездонных глаз.
Но Мия смотрела только на огонь.
Распаляя тот, что горел у нее в груди. Чувствуя его, как живое существо. Она волновалась за друзей. Несмотря ни на что, радовалась, что они решили остаться с ней. Она устала, была ранена и напугана. Но в основном Мию просто тошнило от всей этой херни. От Скаевы и Церкви. От того, что из-за нее постоянно страдают другие. От того, что ее всегда превосходят числом и застают врасплох. Она знала, что держит пусть прямиком в огонь. В логово волков. Но, по правде говоря, эта мысль была ей приятна. Поскольку, помимо ярости, еще Мия чувствовала, что в ней набухает тьма. Она вспоминала черный и глубокий пруд гнева под плотью Годсгрейва, злобу подло убитого бога, злобу, которую она хранила в себе всю свою жизнь.
Анаис.
Силуэт из ее снов, объятый черным пламенем и увенчанный серебряным кругом на лбу. Убитый собственным отцом. Его мать навеки заключили в тюрьму Бездны.
Отец Мии тоже пытался ее убить. И запер ее мать в Философском Камне, чтобы она зачахла и умерла. Волей-неволей она начинала видеть параллели между собой и павшим Луной. Сотканные в гобелен ее жизни. Плавно разворачивающиеся, подобно судьбе. Но разница с Луной в том, что, несмотря на старания отца, Мия не умерла. Не рухнула на землю, разбившись на тысячу осколков. Не сломилась. Не распалась. Вместо этого она стала тверже. Стала не железом и не стеклом.
Сталью.
«Всё, кто ты есть? Всё, кем ты стала? Я дал тебе. Мое семя тебя породило. Мои руки тебя выковали. Моя кровь – холодная, как лед, и кромешно-черная – течет в твоих жилах».
В этом была доля истины. Но это не значит, что он не пожалеет об этом. Мия видела истину и в словах Сида. Потерпеть поражение, чтобы узнать, как это больно, и как сильно она не хочет пережить поражение снова.
«Я больше не хочу терпеть поражений».
Посему Мия всмотрелась в огонь, и ее глаза загорелись молитвой. Ее клятвой.
«Отец,
когда последнее солнце зайдет,
когда солнечный свет умрет,
это случится и с тобой».
Глава 21. Амай
– Что это за запах? – спросил Йоннен, морща личико.
Сидоний, возглавляющий их вереницу, прижал палец по очереди к каждой ноздре и высморкался.
– Нечистоты.
– И рыба, – добавила Мечница.
– И ДРЕВЕСИНА, – сказал Трик. – А ЕЩЕ СМОЛА. КОЖА И СПЕЦИИ. ПОТ, ДЕРЬМО И КРОВЬ.
– А ты у нас нюхач, – улыбнулся Сидоний.
Эшлин встретилась взглядом с мертвым юношей, но промолчала.
– Мы на месте, – Мясник потянулся в седле и зевнул. – Это Амай. Его можно учуять за мили. Этот город неспроста называют Жопой Лииза.
Они были в дороге почти две недели и порядком устали от бесконечных ливней. Около перемены тому назад Леди Бурь успокоилась и ослабила свою завывающую грозу до депрессивной, беспрестанной мороси, от которой все промокли до нитки. Казалось, будто богиня накапливала силы, свернулась клубком и готовилась, как змея, к моменту, когда Мия снова выйдет в океан. Но, по крайней мере, путешествовать стало легче.
После схватки в башне они ехали спокойно – жители, попадавшиеся на пути, быстро расступались перед центурионом Сидонием и его небольшим отрядом, а несколько встреченных солдат просто уныло отсалютовали и промаршировали дальше. Каждую неночь они находили какое-нибудь укрытие, чтобы спать не под открытым небом, или ютились вместе в подветренной части повозки. Трик оставался на посту, Мясник продолжал показывать Йоннену приемы с мечом (на самом деле мальчик довольно неплохо справлялся и пугающе быстро учился), а Мия предавалась своим размышлениям. Думала о Брин и Волнозоре, о Меркурио, Адонае и Мариэль, об этой суке Друзилле и ублюдке Скаеве и обо всем, чего они ее лишили.
«Скоро, – обещала она себе. – Скоро».
Но сперва им нужно было преодолеть океан.
– Ты говорил, что родился в Амае? – спросила Мия у Мясника, ерзая затекшим задом на месте возницы.
Йоннен держал поводья и пристально смотрел на дорогу.
– Ага, – кивнул мужчина. – Но уплыл оттуда, когда мне было четырнадцать.
– Уплыл? – удивилась Мечница. – Ты же ненавидишь корабли.
– Да. Но если ты родился в таком месте, у тебя не остается другого выбора. Я ебал работу в каком-нибудь кабаке или на рынке. Прямо в ухо.
Эшлин нахмурилась.
– Ты был рыбаком или?..
– Рыбаком? – Мясник фыркнул. – Да я тебе уши надеру за такие слова, девочка! Смог бы рыбак одолеть в поединке Каэлиния Длинностволого на глазах у двадцати тысяч зрителей? Или выпотрошить Марцинио из Вэрвуда, как рыбу?
– Вообще-то да, – ответил Сид. – Рыбак, наверное, смог бы выпотрошить мужчину, как рыбу.
– Я был пиратом, идиоты тупоголовые! – ощетинился лиизианец.
– Но… – Мия нахмурилась. – Тебя же укачивает, Мясник. Ты блевал всю дорогу от Уайткипа до Галанте.
– Ну, хреновым я был пиратом! – воскликнул мужчина. – Почему, по-твоему, я оказался гребаным рабом?
– О… – Мия кивнула. – Теперь… звучит очень даже логично.
– Суть в том, что я там вырос, – насупился Мясник. – Я знаю этот город так же хорошо, как женщин.
Эш подняла руку.
