Я услышал, как что-то острое выскользнуло из его ножен.
– Маршал, – мягко и спокойно упрекнула девочка, – зачем вы обнажили клинок перед своей королевой?
Это едва ли был вопрос. Она восстановила своё главенство в комнате, не топая ножками и не повышая голоса.
«Хорошая тактика», – подумал я.
Какое бы там оружие ни вытащил Харрекс, оно было быстро убрано.
– Простите, ваше величество. Я лишь стремился обеспечить вашу безопасность.
Напрашивалась дюжина логических ответов от «я знаю, что вы думаете только о моих интересах» до «парень стоит на коленях, в наручниках, которые нельзя снять, – вы что, идиот?». Королева ничего подобного не сказала. По сути, она долгое время вообще ничего не говорила.
– Господин Келлен, теперь мы продолжим, – в конце концов произнесла она. – Я спрашиваю ещё раз – сообщили ли вам, полностью ли вы осознаете, почему вы сегодня передо мной?
Вот оно, дароменское правосудие в действии. Дароменцы считают смертный приговор настолько гнусным и настолько попирающим общественное благо, что даже когда суд магистрата уже рассмотрел ваше дело, когда этот самый магистрат вместе со своим уважаемым Советом Девяти вынес решение, смертный приговор не может быть приведён в исполнение, пока сама королева не допросит подсудимого и не вынесет вердикт. И опять-таки, как и всё, что делают дароменцы, это выглядит очень цивилизованным – пока ты не догадаешься, что беседа с королевой занимает в среднем две минуты и ни один монарх никогда, ни разу за последние двести лет не отменял вердикт магистрата.
– Мне сообщили, и я понимаю, – ответил я вопреки всем ожиданиям.
В комнате стало тихо. Обычно обвиняемый или говорит, что ему ничего не сказали, или что он не понимает вердикт. Но это ни на что не влияет, потому что в подобном случае один из маршалов просто повторит вердикт, а потом тебя всё равно убьют. Мой план давал ненамного больше шансов, но его достоинство заключалось в его оригинальности.
Я понял, что меня собираются убить, что бы я ни сказал. Прямо здесь, перед королевой (потому что дароменское чувство справедливости конечно же требует, чтобы одиннадцатилетняя девочка, убивая кого-то, стала свидетельницей того, как это происходит). У меня не было никакого оружия, и, конечно, у меня отобрали футляры с порошками. Меня снова обыскали с ног до головы, как только мы прибыли, – по моему мнению, для таких предположительно приличных людей слишком тщательно обыскали. Но, убедившись, что мне не удалось пронести оружие, они не проверили ни мои пальцы, ни ногти. Последние три дня плена я заботился о том, чтобы ни к чему не прикасаться этими пальцами. Есть, пить и ходить в туалет – всё это намного труднее без помощи рук, уж поверьте.
Поэтому теперь я считал, что шансы на то, что у меня на пальцах осталось достаточно порошка на единственный взрыв, – пятьдесят на пятьдесят. Когда мне зададут вопрос: какова моя последняя просьба, я попрошу, чтобы с меня сняли наручники, дабы я мог встретить смерть с неким подобием свободы. Опять же, план без всяких гарантий, но они не слишком обеспокоятся, ведь вряд ли мне позволят приблизиться к королеве хотя бы на два фута. Но даже со следами порошка на пальцах я смогу метнуть заклинание на добрых пять ярдов. Поэтому идея заключалась в том, чтобы заставить снять с меня наручники, а потом взорвать этого милого, деликатного одиннадцатилетнего ребёнка, заставив её мигом воссоединиться с предками.
Вы можете спросить – а какой от этого будет толк? Вероятно, никакого. Вероятно, некий так называемый «герой» просто убьёт меня на месте, чтобы прославиться. Но вот в чём дело: у каждого правителя есть враги. Всегда есть какой-нибудь граф Такой-то или барон Сякой-то, которые считают, что править полагалось бы им, а не сопливой девчонке с претензиями на принадлежность к некому мистическому реинкарнирующемуся роду. Поэтому имелся шанс – маленький шансик, но хоть какой-то, – что Элита Забана не врал, и, если я убью королеву, некая часть двора перехватит власть, прежде чем два маршала за моей спиной воткнут клинки мне в затылок. В конце концов, я мог быть ассасином, которому заплатил парень, собирающийся занять трон.
Итак, в лучшем случае выдвигается некто, испытывающий ко мне легкую благодарность за то, что я избавил его от конкурента. В худшем случае я убью девочку, которая не сделала ничего плохого. Ну, не считая того, что приговорила меня к смерти.
Харрекс снова меня ударил – не сильно, просто чтобы напомнить мне, что я всё ещё тут.
– Её величество задала тебе вопрос, изгой. Отвечай.
Я потряс головой, пытаясь вспомнить, о чём она говорила.
– Простите, ваше величество, я отвлёкся.
В комнате снова засмеялись.
– Я спросила, почему вы сделали то, что сделали, господин Келлен, – сказала королева.
– Вытер кровь флагом?
Я посмотрел на пятна на своей потрёпанной путешествиями одежде.
– Я не хотел испачкать свою лучшую рубашку. Они дорогие, знаете ли.
– Я говорю о человеке, которого вы убили.
Высокая наставница с каштановыми волосами шагнула из-за трона.
– Ваше величество, у вас сегодня много уроков. Вы должны быстро покончить с этим делом.
По всем общепринятым меркам наставница казалась красивой женщиной, пока я не заметил, с каким выражением лица она на меня смотрит. После чего она очень быстро стала по-настоящему уродливой.
– У меня всё ещё есть вопросы к господину Келлену, – слегка нерешительно ответила королева.
Мужчина повыше наставницы, чьи редеющие седые волосы противоречили его телосложению солдата, положил руку на спинку трона.
– Ваше величество знает, что если нам приходится задерживаться, уроки обычно становятся более… трудными.
На его лице играла искренняя улыбка.
Королева быстро взглянула мне в глаза. Это было странное, инстинктивное движение, как будто она надеялась на поддержку. «Эй, не смотри на меня, девочка. Мне плевать, насколько трудными они делают твои уроки арифметики».
Она взяла себя в руки.
– Тем не менее, наставник Кореш, таков мой королевский долг и прерогатива – позаботиться, чтобы смертный приговор соответствовал преступлениям обвиняемого.
Мужчина снял руку с трона и шагнул назад. Он всё ещё улыбался, но не по-настоящему, если вы понимаете, что я имею в виду.
Я кашлянул.
– Отвечая на ваш вопрос, ваше величество: я сделал то, что сделал, потому что полагал это адекватной ответной мерой.
Теперь королева глядела на меня широко раскрытыми недоверчивыми глазами.
– Вы оборвали человеческую жизнь из-за игры в карты, господин Келлен. Это вряд ли адекватная ответная мера на игру!
– А, – только и сказал я.
– Что?
– Правильно ли я предполагаю: хотя у вас, похоже, нет недостатка в наставниках, но наставника в картах нет?
