– Чепуха. Ты проделал замечательную работу, ослабив маленькую королеву. С помощью своего странного и неловкого обаяния ты втёрся к ней в доверие. Если она ещё несколько раз положится на тебя, осмелюсь предположить, ты сумеешь в одиночку развалить дароменскую империю.
– Не морочь мне голову, сестра. Всё, что я пытаюсь сделать, – это помочь служанке, которая угодила между молотом и наковальней политической игры.
Ша-маат взволнованно захлопала в ладоши – притворство куда более детское, чем всё, что она делала, когда я видел её в последний раз.
– Ну конечно, пытаешься, брат! Ты изображаешь трагического героя, что тебе в последнее время очень хорошо удаётся. Знаешь, раньше меня это раздражало, но теперь я думаю – как раз это мне в тебе нравится больше всего. – Она постучала пальцем по моей груди. – Несмотря на весь свой гнев и воинственность, ты… Как сказала бы та вульгарная аргоси, за которой ты раньше таскался?
Сестра стала нелепо растягивать слова:
– Ты про-осто хо-очешь поступи-ить пра-авильно.
Она громко рассмеялась над своей шуткой и надо мной. Будучи на два года младше, она всё ещё умудрялась вести себя так, будто я её младший брат. Но Ша-маат теперь была карревой трона. Меня слегка утешило, что отец, скорее всего, выдаст её замуж за какого-нибудь толстяка с жабьим лицом, который предложит дому Ке самую богатую родословную и самую большую власть.
Ша-маат заметила выражение моего лица.
– О, не будь таким серьёзным, брат. Продолжай делать то, что делаешь. Попытайся спасти служанку. Спаси всех служанок в Дароме, если хочешь. Я одобряю.
– Я спас жизнь Мариадне, – сказал я.
Ша-маат снова взяла бокал и сделала глоток.
– Хм?
– Мариадне. Ты говорила: отец желает, чтобы я её убил, но вместо этого я спас ей жизнь. Хочешь сказать, что такое вписывается в ваш план?
– Мариадна? Ты теперь называешь её по имени? Ты уже переспал с ней, брат?
– Нет, конечно нет. Она…
Ша-маат придвинулась ещё ближе и почти зашептала мне на ухо:
– Ну же, брат. Она, конечно, красива. И, наверное, ты окажешь ей и всем остальным услугу, если наконец-то избавишь её от мрачного красного траурного платья.
Она отстранилась и допила вино, прежде чем снова повернуться ко мне.
– Да, я и вправду одобряю. Ты будешь спать с графиней. Заставишь её в тебя влюбиться, если сможешь. Это сделает всё ещё слаще, когда ты её прикончишь.
Настал мой черёд рассмеяться.
– Кажется, я наконец-то раскрыл великую стратегию, согласно которой вы с отцом планируете захватить континент: сколько бы раз вы ни потерпели неудачу, просто продолжайте притворяться, будто всё идёт по плану. Может, остальные тогда так запутаются, что случайно сделают вас императорами всего мира.
– Это ты беспечно игнорируешь очевидное, брат. Даром переживает сумерки своего могущества. Его народ не маги, в отличие от нас. Они не исследователи и не изобретатели, в отличие от гитабрийцев, они даже не охотники и не фермеры, в отличие от жителей приграничья. Милитаризм и жестокость в самой крови Дарома. Без войны их империя погрузится в сон, от которого никогда не очнётся.
– Может, у королевы на уме кое-что другое.
– Так и есть, и именно поэтому ей никогда не позволят править. Её отец обещал своим аристократам войну – шанс расширить владения и набить сундуки. Но он стал мягким, как и все старые люди, и, когда родилась Джиневра, использовал её как предлог для заключения мира. Оглянись и посмотри на знатных людей, кланяющихся, раболепствующих, но в то же время бормочущих себе под нос проклятия. Дароменская знать – это шакалы, брат, и шакалы голодны.
– Поэтому ты ждёшь, когда шакалы нападут, чтобы посмотреть, какие объедки они оставят джен-теп? Могущественный Ке-хеопс хочет сделать наших людей канюками, которые клюют останки, брошенные более храбрыми падальщиками?
Сестра не обратила внимания на то, что я оскорбил нашего отца. Вообще-то она как будто не обратила внимания на всё, что я сейчас сказал.
– Теперь самое важное, брат, это правильно выбрать время. – Она подняла палец. – Ты не должен убивать графиню слишком рано. В этой игре есть и другие игроки, и мы требуем, чтобы ты сначала устранил их.
Пустив в ход каждую частицу арта превис, которой я научился у Фериус, я попытался разглядеть, что скрывается за претенциозностью Ша-маат. Насколько её самоуверенность подлинная, а насколько просто позёрство? Моя семья, похоже, была убеждена, что я всё ещё самый мелкий из выводка, готовый попрошайничать и показывать им трюки в обмен на любые брошенные мне объедки.
Я повернулся и откинул полог шатра.
– Знаешь что, сестра? Да, наш народ не верит в ад… но всё равно иди ты к чёрту.
Когда я шагнул из шатра, она сказала:
– О, не уходи разгневанным, милый брат. У меня есть для тебя кое-какая информация.
– Нет, спасибо.
– Ты и вправду должен это узнать.
– Прекрасно, – сказал я, всё ещё глядя на горы вдалеке. – Что там за информация?
– Эти дароменцы, эти варвары, – сказала Ша-маат, – их жизнями правит не власть, а представление о власти. Королевой, Леонидасом, армией, знатью. Всеми.
– И что же?
– Генерала Леонидаса опозорила та история со служанкой. Он не может оставить такое без последствий. Когда он сделает свой ход, ты должен отойти в сторону ради собственного же блага.
Теперь я повернулся к ней лицом.
– Думаешь, он собирается придумать, как убить Тасию? Хотя она в маршальской тюрьме?
На мгновение выражение лица Ша-маат смягчилось.
– Брат, все, кроме тебя, знают, что служанка умерла несколько дней назад. Дыхание просто не успело покинуть её тело.
Глава 34
Возвращение в Саррикс
Мы с Рейчисом вернулись в Саррикс одни, на лошади, одолженной у одного из слуг Мартиуса. Я провёл большую часть пути, обдумывая своё затруднительное положение, и могу сказать в свою защиту: почти целую минуту я вспоминал, что это не я застрял в тюрьме.
– Перестань ты стонать, – проворчал Рейчис, не открывая глаз.
Мне никогда не понять, как он может балансировать, лёжа на спине в седле лошади.
– Я ничего не говорил.
– И не нужно было. Когда ты становишься таким, от тебя разит тревогой и ненавистью к себе.
– А чем я пахну всё остальное время?
– Я дам тебе знать, если когда-нибудь это случится.
Некоторое время мы скакали в тишине, но в конце концов я понял, что белкокот прав, хоть и не в том смысле, какой он, казалось, имел в виду. Рейчис не страдает неуверенностью в себе. Он инстинктивно знает, чего хочет, кого хочет защитить и кого хочет убить. А я? За последний год где-то на длинных дорогах, вдали от Фериус, я потерял свой моральный компас. Становилось всё труднее и труднее думать о чём-либо, кроме того, как спасти свою шкуру.
