Он покачал головой.
– У них сильное лекарство, но внутри меня что-то разорвалось. Я приду на свою казнь слишком слабым, чтобы проделать дехбру хабат.
– Думаю, у вас как раз хватит сил, чтобы задушить её старомодным способом, – сказал я.
Он сплюнул и поднял руки.
– У меня нет перчаток. Элита не может прикоснуться к плоти непосвящённой даже ради того, чтобы её убить.
– Уверен, если вы вежливо попросите, кто-нибудь одолжит вам перчатки. А может, даже варежки. Вы сможете задушить человека в варежках?
– Ты насмехаешься надо мной, нагхрам. Перчатки, которые мы носим, чтобы убивать непосвящённых, должна благословить сама Небесный Астроном. Дела душ не касаются ткачей.
– Похоже, тут прорва работы, – сказал я.
– Путь судьбы нелёгок, нагхрам. Но, умерев, я поднимусь по ста тысячам ступеней и займу место на великом колесе, чтобы сидеть рядом с ангелами нирваны. А ты? Ты будешь гореть тысячу лет. Тебе следует свернуть на путь благоразумия, пока ещё не поздно.
Я показал на Чёрную Тень вокруг своего левого глаза.
– Думаю, моя загробная жизнь уже определена.
Забанец подался ближе, чтобы внимательней меня рассмотреть.
– Эти метки, соединённые полукружья, похожие на полумесяцы, и извивающиеся лозы, как сердитые змеи… Ты святой человек своего народа?
Я покачал головой.
– Как раз наоборот. Я…
Как, к дьяволу, объяснить забанскому фанатику, что такое Чёрная Тень?
– Можешь называть меня отступником, хоть и поневоле.
Он кивнул.
– Что ж, хорошо. Ты убьёшь королеву-стерву вместо меня.
– С какой стати мне это делать?
– Тебя схватили за какое-то преступление, так? Может, ты кого-то убил?
Я покачал головой.
– Я по ошибке вытер кровь дароменским флагом, поэтому формально объявил войну империи.
Забанец коротко и грубо рассмеялся.
– Дароменцы – тщеславные и суеверные люди. Это приведёт их к краху.
Он снова подался ко мне.
– Теперь послушай меня, нагхрам. Когда тебя будут готовить к смерти, отведут к ней. Они будут ожидать, что, повинуясь инстинкту, ты станешь умолять сохранить тебе жизнь. Не умоляй. Мольбы ничего не дадут. Вместо этого устреми глаза и разум на поиски возможности – мгновения, когда ты сможешь нанести удар. Может, ты припрятал на себе маленький клинок? А если с клинком ничего не выйдет, просто пусти в ход руки, чтобы раздавить ей горло.
– Значит, вы хотите, чтобы я отказался от быстрой смерти в угоду многодневной пытке?
Он улыбнулся, с отвращением качая головой.
– Трус! Я не могу представить образ твоих мыслей. Разве боль важна для того, кто действует, повинуясь своей судьбе?
Я пожал плечами.
– Единственное, что когда-либо мне было положено по «судьбе», – эти метки вокруг глаза, из-за которых меня преследуют все мужчины и женщины, каждый недоумок, представляющий, что это такое. Больше «судьбе» нечего было мне предложить.
– Она говорит сейчас. Мироздание говорит с тобой через меня, нагхрам. Но если твоя душа слишком запятнана, чтобы услышать его слова, знай: при дароменском дворе есть те, кто ждёт свершения этого деяния. Срази королеву, и они защитят тебя. Подумай, нагхрам, о вознаграждении, которое тебе даруют!
Я задумался над его словами. Потакать философским представлениям варваров-забанцев о судьбе, с моей точки зрения, не слишком хорошее времяпровождение. Но остаться живым, хотя и мерзким? К такому я уже привык. А деньги? Деньги означали свободу. Они означали больше шансов найти того, кто сможет вылечить Чёрную Тень, прежде чем мою душу полностью поглотит демон или прежде чем члены моего любимого клана в конце концов сделают по мне хороший меткий выстрел. Деньги – это то, в чём я жестоко нуждался.
Смогу ли я убить королеву? Всего-навсего ребёнка.
Я посмотрел на Рейчиса. Что станется с белкокотом, если меня прикончат? Какими бы милосердными ни пытались быть маршалы, маленькое отродье станет преследовать их, пока не отомстит. Харрекс всадит в него ещё один болт, и тогда не будет никакой аква сулфекс, чтобы спасти Рейчису жизнь.
Забанец запрокинул голову и посмотрел на звёзды.
– Голос судьбы проникает в тебя, нагхрам. Хорошо. Ты будешь благословлён в этой жизни и в следующей.
Потом он сделал глубокий вдох и внезапно резко выдохнул; его живот сжался, будто сдавленный железными тисками. Он сделал ещё один вдох и проделал это снова.
– Что ты творишь? – спросил я.
Он снова напряг живот, ещё сильнее. Кровь просочилась сквозь повязку на ране.
– Я выполнил свой долг служения ангелам. Ты теперь – моя стрела, которую направляет моя рука, чтобы сразить нашего общего врага.
Он продолжал дышать таким же манером, снова и снова напрягая живот.
Харрекс и Парсус заметили странные конвульсии и встали.
– Он пытается себя убить, – сказал Харрекс.
Парсус первым добрался до пленника, напрасно пытаясь заставить того остановиться.
– У нас кончилась аква сулфекс! Я ничего не могу поделать.
– Выруби его своей палицей! – закричал Харрекс.
Парсус отстегнул от пояса палицу, но было слишком поздно. Кровь капала сквозь повязки на землю перед забанцем.
– Теперь я ухожу отдыхать на колесе, маленький нагхрам. Выполни свою миссию и знай – ты делаешь это с благословения судьбы… и моего.
Он прислонился ко мне, и не успел я отодвинуться, как почувствовал на щеке его поцелуй. Его голова упала мне на плечо, когда жизнь покинула его тело.
Глава 8
Игра королевы
Два дня в пути, двенадцать часов в камере, двадцатиминутный судебный процесс перед скучающим и раздражительным старым магистратом – и меня наконец-то притащили в королевский зал правосудия, по всем правилам осуждённого за довольно неаккуратное объявление войны Дароменской империи. До сих пор мои преступления были совершенно непреднамеренными, но имелся неплохой шанс, что я убью их королеву – в этом заключалась определённая ирония.
Собралась полная комната высокомерной знати; столпившись вокруг трона своей одиннадцатилетней правительницы, они бросали на меня злорадные взгляды, нетерпеливо предвкушая, как меня повесят. Это не слишком улучшило моё мнение о дароменском обществе.
Королевский зал правосудия был красив так, как может быть красива только ложь – хорошо рассказанная, переданная тебе на ухо мягкими быстрыми движениями обольщающего языка. Весь дворец как будто вырезали из единого куска полированного мрамора. Изукрашенные колонны тянулись от пола до великолепного сводчатого потолка, на котором не видно было ни стыков, ни швов. Изящные золотые и серебряные инкрустации, переплетённые, точно любовники, и резные панели вишнёвого дерева на стенах рассказывали о том, как Даром из хаотичного сборища пастухов превратился в самую могущественную империю континента. Все эти изображения вели туда, где сидела и ожидала меня самая молодая (а возможно, самая старая, если верить историям) правительница мира.
