Граф не сводил с меня глаз.
– Что ж, как я уже сказал, господин Келлен, мы люди практичные. А вы знаете, что непрактично? Причинять людям боль без причины. Это непрактично. Получать удовольствие от боли других. Совершенно непрактично. Простое потакание своим слабостям. А мы не те люди, которые потакают своим слабостям. Колфакс дурак.
– Вы не возражаете, если я задам непрактичный вопрос? – спросил я.
Мартиус кивнул Дарлине, и та вышла из комнаты.
– Думаю, вы не были бы джен-теп, если бы его не задали, – сказал граф с мягкой улыбкой. – Давайте, сынок. Высказывайтесь.
Я встал и откинул клапаны на футлярах.
– Вы – потенциальный тиран, – небрежно сказал я. – Вы похитили одиннадцатилетнюю девочку посреди ночи, стали причиной смерти невесть скольких людей и пытаетесь украсть трон. Значит, вы тот, кого в моей профессии называют настоящим проклятым богами злодеем. И вот вы здесь, у вас на руках все карты, а вы разыгрываете передо мной папашу и мамашу фермеров. Значит, вы или больной безумец, которого это развлекает и который, наверное, любит отрывать мухам крылья. Или тупой, как дерево, и не можете придумать ничего другого. До сегодняшнего вечера вы играли очень умно, поэтому мой вопрос заключается в следующем: насколько вы безумны?
Глаза Мартиуса широко раскрылись, всего на секунду. Потом он расслабился и покачал головой.
– Ну, сынок… Я хотел сказать – господин Келлен, должен признаться, вы только что слегка меня разочаровали.
Я начал было говорить, но он меня перебил.
– Нет-нет. Вы уже высказались. Я всё выслушал, а теперь можете послушать меня.
Он встал и погрел руки у огня.
– Мне нравится вести дела вежливо, но я вижу – вежливость не производит на вас ни малейшего впечатления, поэтому давайте начистоту. Вам не нужно меня понимать. Может, вы и вели себя умно там, во дворце, но у вас не хватает интеллекта понять, как всё, что я планировал последние десять лет, сочетается друг с другом. Я мог бы стоять здесь всю ночь и говорить о дароменской цивилизации, о её народе, о том, куда мы идём, о детском суеверии насчёт двухтысячелетнего королевского духа… О суеверии, которое зашло так далеко, что теперь им пользуются, чтобы посадить на трон ребёнка и спрашивать её мнения, должны ли мы начинать войну. Но я не собираюсь утомлять вас всем этим, потому что знаю: парню вроде вас наплевать на такие холодные, суровые истины, и, честно говоря, вы их не поймёте.
Он отошёл от камина и сунул руки в карманы.
– Поэтому давайте отныне держаться самых простых вещей. Девочка у меня. Через минуту Дарлина выведет её и усадит за стол вон там, на кухне. Мы вложим ей в руку перо и положим перед ней указ об отречении. Потом я буду бить её, очень сильно, пока она не подпишет бумагу. Может, она и захочет продержаться какое-то время, но мы работаем над ней уже пару дней, и я заявляю: она не в состоянии сопротивляться. Затем я выну перо из её маленькой ручки и вложу в вашу, и вы подпишете указ.
– Я не…
Он поднял руку.
– Я ещё не закончил, сынок. Потом девочка умрёт. Мне жаль. Я не получаю от этого никакого удовольствия. Но я не могу провести следующие двадцать лет своего правления с кучкой идиотов-идеалистов, мечтающих о способах вернуть ей трон. Это было бы непрактично.
– А вы практичный человек.
– Да, господин, я практичный человек. Конечно, мы вас отпустим. Я думаю, вы довольно быстро покинете город, учитывая всё, что мы о вас знаем, а мы знаем много, не сомневайтесь. Далее, я очень сожалею насчёт вашего белкокота. Не могу сказать, что понимаю человека, у которого есть животное в качестве друга, или талисмана, или как там вы его называете. Но это не моё дело. Мои парни сообщили, что маршал Колфакс собирается его убить, и, честно говоря, мне сейчас совершенно плевать. Я говорю так, потому что пытаюсь быть с вами откровенным.
Мартиус посмотрел на меня и снова покачал головой.
– Все вы, молодые люди, хотите всеобщего счастья, но, когда оно невозможно, хотите, чтобы всё было как можно ужаснее, просто чтобы ощутить себя праведными. Прямо как Леонидас. Знаете, сколько времени я потратил на этого парня? Господин Келлен, я был вот настолько близок, – он почти свёл вместе большой и указательный пальцы, – настолько близок к тому, чтобы сделать его королём нашей страны. Графиня была одинока и начинала отчаиваться. Я бы их поженил, и тогда аристократы королевского рода и вся страна поднялись бы и потребовали отречения королевы. У нас на троне снова был бы настоящий правитель. Мы смогли бы стряхнуть сон и жир с этой страны и вернуться к тому, что у нас получается лучше всего.
– Завоёвывать другие страны?
– Да. Мы – империя, Келлен. Завоевания – вот чем мы занимаемся.
Мартиус показал на меня пальцем, а потом опустил руку, как будто понял, что ведёт себя грубо.
– Но вот появляетесь вы, со своими малыми частицами магии и раздутым чувством героизма, и спустя неделю убиваете Леонидаса на поединке. Знаете, что случилось бы, если бы я мог вернуть этого тупоголового парня из мёртвых, Келлен? Он вылез бы из-под земли и вызвал вас на другой поединок. «На этот раз наверняка», – решил бы он. Он не мог избавиться от самодовольства. Что ж, взрослые люди думают не так. Вы хотели знать, почему мы с Дарлиной так к вам добры? Потому что исход предрешён. Я занимаюсь этим уже давно, у меня всё продумано, и я не собираюсь создавать больше проблем, чем необходимо. Я надеюсь, мы сможем провернуть грязное дело – а я знаю, что дело грязное, уж так и есть, – но в любом случае мы его сделаем, а затем пожмём друг другу руки и попрощаемся, как цивилизованные люди. Что ж, теперь я высказался. Что вы думаете?
Я посмотрел ему в глаза и увидел то, от чего мышцы ног у меня задёргались, как угри. Я не увидел ни зла, ни подлости, ни радости, ни гнева, ничего. Он был обычным, практичным человеком, делающим то, что считал разумным. И это было так страшно, что я едва мог говорить. Но потом я вспомнил королеву и вопли, когда её уводили. И подумал о Рейчисе, лежащем в клетке, самом храбром существе, которое я когда-либо знал, со сломанными, кровоточащими лапами.
Вот почему, когда я заставил себя ответить, я сказал:
– Хотите знать, что я думаю? Я думаю, что даже не будь другой причины, кроме той, что вы пытаетесь скормить мне эту чушь, я снёс бы вам голову и заставил вашу жену сварить её в кастрюле с рагу, паршивый комок грязи.
Словно по сигналу, раздался грохот, и входная дверь распахнулась. Двое людей Мартиуса вбежали в комнату с мечами в руках.
– Оставьте, ребята, – сказал граф. – У нас гости.
Вошёл маршал Колфакс с коротким гитабрийским огненным копьём в руке. Ещё один человек стоял позади него в темноте дверного проёма. Он вышел на свет, и сердце моё замерло. Это был Софист, белый пленитель.
– Прости, Келлен. Надеюсь, ты поймёшь, что у меня не было выбора, – сказал маршал.
