– Ради бога, Софи, мне нужно готовить ужин, – сказала Дарлина.
– Минутку… – отозвался пленитель.
Он тоже находился в поле моего зрения. Что-то изменилось. Его лицо было напряжено, он боролся. Затем моя рука начала шевелиться, и я написал первую букву моего имени. Она виднелась на бумаге, как обвинительный акт, а перо продолжало двигаться.
– Келлен, возможно, в тебе есть нечто, чего ты не в силах изменить. Может быть, Чёрная Тень действительно зло. Но, возможно, для зла нужно нечто большее. Возможно, оно зло лишь тогда, когда то, что мы не в силах изменить, объединяется с тем, что мы решаем не менять.
«Возможно, это то, что мы не в силах изменить, объединённое с тем, что мы решаем не менять».
Я подумал о своих поступках. Я подумал о Рейчисе и о том, сколько раз он удерживал меня от бегства. Я был трусом, но его храбрости иногда хватало, чтобы заставить меня стоять и сражаться. Я был слаб и глуп, но мудрости Фериус иногда хватало, чтобы сделать меня умным. Я был прирождённым лжецом, но бесстрашная честность Нифении научила меня быть правдивым, иногда даже перед самим собой. Может, так будет и с королевой. Я был сломлен внутри, но если мне и не нужно быть хорошим? Если я могу просто… сделать доброе дело? Могу ли я по-прежнему быть трусом и совершать смелые поступки? Могу ли я по-прежнему быть злым и поступать правильно? Разве это не адское заклинание?
Моя рука стала двигаться медленней. Она едва шевелилась.
– Софист, не заставляй меня подойти и сделать тебе выговор, – сказал Мартиус.
Теперь пленитель потел, и я понял, что тоже потею. Что здесь происходит? Неужели всё так просто? Неужели лекарство от зла всего лишь… что? Вера в то, что можешь быть хорошим? Нет. Дело не в этом. Тут что-то другое. С тех пор как я сбежал от своего народа, я боролся за свободу, за право самому принимать решения, за то, чтобы никто меня не контролировал. Я всегда верил: если я когда-нибудь посвящу себя кому-то или чему-то, если стану кому-то служить, я сделаюсь рабом. Поэтому стал изгоем. Рабом ничего, одиночества, самого себя.
Я почувствовал, как невидимые руки пленителя связали мою душу. Забавно: до встречи с ним я никогда не верил, что у меня есть душа. Теперь он всеми силами старался её связать, поэтому душа для меня становилась реальной.
В то мгновение я отдал королеве всё, что осталось от моей души (не навсегда, ведь обладать душой – не то же самое, что сидеть в тюрьме), но на сейчас. На данный момент.
«Я могу быть хорошим для тебя», – мысленно поклялся я.
Я услышал, как кто-то что-то произнёс. Кажется, моё имя.
– Софи, – сказал Мартиус, – почему он говорит?
– Я…
Затем я снова услышал голос, он окреп, и я понял, что он исходит из моих уст.
– Меня зовут Келлен Аргос, старый иссохший мерзавец. Я Путь Бесконечных Звёзд. Меткий маг королевы. И моя душа с Чёрной Тенью, может быть, насквозь прогнила, но я всё ещё достаточно хорош, чтобы надрать тебе задницу.
Я видел, как изменилось выражение лица Софиста, когда он почувствовал, как последняя часть меня выскользнула из его рук. И всё же, должно быть, осталась какая-то связь, потому что он знал мои следующие слова ещё до того, как они слетели с моих губ.
– Караф Эррас.
Взрыв на несколько секунд оглушил меня. Я почувствовал, что задыхаюсь, но не от дыма. Я не дышал. Сперва я не мог вспомнить, как это делается… не мог заставить мышцы между рёбрами наполнить лёгкие воздухом. Затем, внезапно, я снова начал дышать, так глубоко и часто, что закружилась голова.
Когда я успокоился настолько, чтобы мир вокруг снова обрёл смысл, я увидел, что стою, вытянув руки перед собой. Белый пленитель сложился пополам и упал на пол, оставив на стене позади маленькую круглую отметину от взрыва. Мои пальцы болели от небрежно сделанного заклинания, но я наслаждался болью. Я снова стал самим собой.
«Нет, – подумал я, чувствуя, как сжимается моя грудь, зная, что теперь я привязан к этой странной маленькой девочке настолько, насколько она будет нуждаться во мне. – Я стал лучше».
Глава 58
Расплата
Грохот заставил остальных людей Мартиуса ринуться в комнату, но, освободившись от белого пленителя, я взорвал их прежде, чем они успели пройти через дверь. Теперь на полу валялись три тела, из которых вытекала жизнь.
Граф Адриус Мартиус, будущий правитель Дароменской империи, взирал на смерть своих слуг и своих мечтаний с невозмутимостью, на какую способен только по-настоящему практичный безумец.
– Ну что ж, – сказал он, опершись локтями о кухонный стол, – полагаю, вот и всё.
Я опустил руки к футлярам на боках.
– Они тебе не понадобятся, – сказал он. – Здесь нет никого, кроме нас и мальчиков. Так и задумывалось. Я не мог рисковать, что кто-нибудь станет жадным и болтливым.
– Неужто? Я убираю одного старого монаха и нескольких головорезов, и весь ваш заговор разваливается?
Мартиус улыбнулся усталой полуулыбкой.
– Вы когда-нибудь организовывали дворцовый переворот, сынок?
– Не могу сказать, что организовывал.
– Что ж, первый урок таков: как бы хорошо ты всё ни спланировал, как бы ни был осторожен, ты начинаешь переворот, зная, что в случае провала тебе конец. Так уж оно есть.
– Вы не выглядите испуганным, – сказал я.
Он пожал плечами.
– Нет разницы, боюсь я или нет. Страх – просто большая неприятность, которая ни на йоту не изменит исхода.
– Думаете, я поверю, что такой осторожный, практичный человек не разработал резервных планов?
Он рассмеялся.
– Резервные планы? Келлен, а это что было, по-вашему? Трон полагалось занять Леонидасу, а не мне. Но вы, наверное, правы. Я предпринял ещё кое-что. Другие планы по-прежнему в действии. Но ничего такого, что я могу изменить, и ничего такого, что я увижу в жизни. Иди сюда, дорогая, – сказал он жене.
Она прошла мимо королевы, опустилась на колени, поцеловала Мартиуса в щёку и крепко обняла.
Я вытянул руки, сжимая ровно столько порошка, чтобы накрыть их обоих, и согнул пальцы, чтобы убедиться, что у меня хватит ловкости прицелиться точно и не задеть королеву. Она встала и положила свою маленькую ладошку на мою руку.
– Нет, – сказала она.
Я посмотрел на неё сверху вниз.
– Не может быть, чтобы вы говорили всерьёз.
Она покачала головой.
– Ты убил тех, других, потому что пришлось. Потому что не было выхода. Но я не хочу, чтобы ты запятнал ради меня свою душу. Мне нужно, чтобы ты был добрым ради меня.
Я подумывал – не сделать ли то, что нужно, не обращая внимания на её слова, но побоялся того, что это сделает с ней, с её верой в меня.
