И со мной вежливо распрощались.
— Поздравляю, Сергей Викторович, — на бедного адъютанта больно было смотреть. Нет, держался он достойно, но глаза всё выдавали. Он сидит в приёмной, а поручик воюет, ордена на грудь получает. Честная зависть, боевая.
— Благодарю вас, Алексей Владимирович. Вечером придёте? Положено же отметить. Чаю выпьем… — Господи, что я несу? Какое отметить? Своим приглашением хочу ещё сильнее рану лейтенанту растравить? Не дай бог, согласится.
— К сожалению, ничего не получится. Слишком много работы. Бывает, допоздна приходится задерживаться.
— Ничего. Тогда в следующий раз обмоем, — улыбаюсь вежливо, а сам стараюсь облегчения своего данным отказом не выказать.
Сказал про «обмыть» и только после этого сообразил. А существует ли эта традиция здесь? Или нет?
Вдруг я глупость какую-нибудь ляпнул? Но мои слова старший лейтенант принял спокойно, значит, всё нормально.
Тут же в приёмной разобрал свой кортик, прикрепил аннинский знак, собрал. Полюбовались с Ичиговым на результат. Я — потому что красиво получилось и очень понравилось, а лейтенант с той же лёгкой завистью и понятной грустью. Вернул кортик на место, распрощался, потому как и совесть нужно бы иметь. Сколько можно штабному душу своим видом травить? Закрыл за собой дверь и отправился… Конечно же, в госпиталь. Нужно Михаила заслуженной наградой порадовать. Иду, а глаза нет-нет да и косят самопроизвольно на левую половину груди, где рядом со второй пуговицей мундира новенький крест свежей эмалью сверкает. Орёл! Так и кажется, что все встречные-поперечные на мой орден таращатся. Пусть завидуют.
Как ни порывался обрадованный доброй вестью вахмистр сбежать из госпиталя, а ничего у него не вышло. Никто его не отпустил. Оставил его дожидаться награждения и отправился на аэродром. Переоденусь, посмотрю, как там продвигается дело с ремонтом нашего аэроплана.
Глава 15
Снял китель, повесил на вешалку. Поверх него парадный ремень с кортиком на гвоздик прицепил, развернул так, чтобы аннинский знак сразу в глаза бросался. Поправил темляк, провёл пальцами по серебристому тяжёлому шитью. Отошёл на шаг, полюбовался. Поймал себя на мысли, что стою и лыблюсь на награды, словно малолетка какая. Стёр с лица улыбку и замер. Потому что только сейчас, в этой маленькой комнатёнке, за одно коротенькое мгновение полностью осознал всё только что со мной произошедшее. Награды у меня и в той жизни были, не боевые, само собой, повоевать лично не довелось, лишь в обеспечении участвовал, работа у нас была такая, но вот таких эмоций при награждении испытать доселе не доводилось. Умом понимаю, что вроде бы как ничего особенного и не сделал, подумаешь, зашёл с кормы, сбросил пару бомб да вдобавок постреляли немного. Уверен же был почти, что не воспримут нас немцы серьёзно, проворонят атаку. Потом, конечно, стало всё серьёзно, но это потом. Так что можно сказать просто — работа такая. А здесь к этой работе вон как отнеслись — наградили да в газетах понаписали всякого хвалебного. Непривычно. Но можно и по-другому начать думать. И то, и другое будет соответствовать истине. Мол, знаю, что действительно заслужил, не потому, что знал заранее о немецких крейсерах и подготовился к бою, как сумел, а потому, что на своём фанерном биплане всего с двумя бомбами, в которых был не настолько уж уверен, попёр в атаку на бронированные, вооружённые от носа до кормы махины. Потому что так было нужно, так было правильно, и другого решения я не нашёл. Может быть, оно и было, но я его не увидел и до сей поры не вижу. Никто бы мне не поверил, если бы я заранее забил тревогу и начал рассказывать о планах немецкого командования. Сказки всё это о смотрящих в рот попаданцам высоких и не очень начальниках. По себе знаю. Один раз сорвался, когда высказал кое-что Остроумову да Эссену. Сомнительную, если не сказать больше, реакцию ответную на свои несвязные откровения увидел и больше не хочу ничего подобного. Почему несвязные? Потому что не шибко хорошо я умею языком болтать. Поэтому лучше буду делать свою работу, ту, которой меня обучили. Воевать. Надеюсь, здесь пользы от моих действий будет больше. Так что всё верно — свою награду я действительно заслужил. Если кто-то считает иначе, пусть попробует лично провалиться в эту эпоху и сделать хоть что-то действительно реальное за столь короткое время…
Встряхнулся, прогоняя навалившиеся мысли, засуетился, стараясь в этой суете отвлечься и переключиться на текучку. Довольно рефлексировать! Что я хотел-то? Переодеться и до самолёта дойти? С моей лёгкой руки что в Пскове, что в Москве, а теперь и здесь, в Ревеле, аэропланы начали называть именно так.
На аэродроме моего аппарата не оказалось. Забрали его в мастерские, успели откатить, пока я в штабе награды получал. И снова мысли сами по себе скатились на давешние философствования. Это что получается? Я теперь постоянно буду комплексовать, заслужил эти ордена или нет? Глупость какая, конечно заслужил! Поэтому долой никчёмные сомнения и метания, не стоит уподобляться «юношам со взором пылающим», пора вспомнить собственное офицерское прошлое и реальное настоящее. Ведь всё нормально было до сей поры, так пусть и дальше так же будет. А сомнения оставим противнику.
Так за всеми этими размышлениями и добрался до мастерских. Благо всё рядом, сотню метров пройти, и как раз в дверях и утвердился с окончательным решением своих сомнений.
Никак не привыкну к этим современным мерам длины, всё по привычке измеряю в мерах той реальности. Ведь так в один прекрасный момент можно и проколоться. Да и пёс с ним!
Глянул, как шпаклюют и зашкуривают пулевые пробоины, поморщился от вспыхнувших в голове воспоминаний, снова услышал перестук пуль по фюзеляжу. Как было бы хорошо установить хоть какую-нибудь защиту в кабины! Да только ничего из этого, к моему огромному сожалению, не получится. Слишком слаба тяговооружённость у моей машины, то есть моторчик не потянет дополнительного веса. После такой установки придётся или бомбы на борт в меньшем количестве брать, или значительно радиус полёта уменьшать. Возросший вес-то придётся чем-то компенсировать. А в голову ничего не приходит, кроме уменьшения количества заправляемого топлива… Ах ты! Неужели это то, о чём я думаю? Вот и обещанный мне сегодня сюрприз нарисовался в дверях. Ещё в плюс ко всему нам на борт дополнительный вес! А я-то размечтался, планы какие-то строю! Реально на жизнь нужно смотреть, реально! Так что о защите кабин пока можно благополучно забыть…
Поднырнул под крыло, почти бегом подскочил к выходу из столярной мастерской. А точнее, к Ичигову, замершему со своей ношей в проёме дверей и сейчас безуспешно пытающемуся что-то или скорее кого-то разглядеть в этом просторном помещении.
— Не меня ли высматриваете, Алексей Владимирович?
— Вас, вас, Сергей Викторович. Простите. После улицы да со света в вашей темени ничего не видно. Воспользовался подвернувшейся оказией и благодушным настроением командующего. Испросил позволение лично передать вам вот эти две коробки. Веса, между прочим, немалого. А что в них? Я слышал, как его превосходительство генерал-майор Остроумов в разговоре с командующим коротко обмолвился о спасательных ранцах Котельникова. Правда, что это они?
