А Виктория ликовала. Парни, сами того не осознавая, вступили на путь свободы и независимости; возможно, впервые в своей жизни они поняли, что могут сами принимать решение. И это было замечательно.
«Я бы никогда себе не простила, если бы мне пришлось убить вас», – подумала она, ощущая просто колоссальное облегчение. Алвиса и Учителей ей жалко не было, они сами выбрали свою судьбу и заигрались. Но ксенята просто не знали другой жизни, имея видимость свободы, но не свободу.
– Ну что ж, послушаем, что скажет отец Крамер, – пробормотал Алан по-русски. – Пип, – обратился он к сопровождающему ветерану, – передай Турену, чтобы отправил гонца за Мэтью и Маей. И пусть кого-нибудь пошлет в порт: хочу знать, когда мирийцы сойдут на берег.
Отец Крамер самым бессовестным образом спал, и Алану пришлось ждать, пока его разбудят, пока он умоется, оденется и соизволит выйти из спальни.
– Это ни в какие ворота не лезет, – вместо приветствия с улыбкой произнес Алан, понимая, что этот раунд проигран. – С утра бегаю, нервничаю, интригую, а вы, отец Крамер, безмятежно спите! Совесть чиста?
– Стар я, чтобы нервничать, – Учитель жестом предложил Алану сесть. – Что-то хотите сказать?
– Нет, ничего не хочу, – безмятежно улыбнулся Алан.
– Даже не озвучите причину моего пленения?
– Отец Крамер, ну кто вам сказал такую глупость? Просто хочу оградить вас от излишнего волнения.
– Чего вы добиваетесь, кир Алан?
– Уважения. Свободы. Знаний. Гарантий безопасности для меня и моей семьи. Вы считаете, это много?
– Чего вы хотите от меня?
– Знаний.
– Каких конкретно.
– Если вы не возражаете, я бы начал с анатомии.
– Зачем вам это? – искренне удивился отец Крамер.
– Хочу найти ответы на свои вопросы. – Алан встал. – Ели будете общаться с остальными, передайте мой привет и скажите отцу Паулю, что я жажду беседы и попробую навестить его в ближайшее время.
Удивление и недоверие, проскользнувшие во взгляде Учителя, были маленькой, но все же наградой для самолюбия. Простой разговор ни о чем, а из комнаты Алан вышел с ощущением, будто Рэй гонял его по полосе препятствий с лошадью на спине. Не к месту вспомнился жеребец, которого пришлось оставить в Крови. Интересно, как там его Уголь?
Глава 8
Иногда ради больших свершений приходится совершать поступки,
за которые бывает больно. Стыдно. Которые гнетут всю жизнь.
И огромное мужество, зная это, идти против совести,
против мнения большинства.
Честь и хвала тем, кто думает о благополучии мира.
И не боится суда божьего.
«Летопись деяний Разрушителя».
Возле «жутенького местечка» стражи было больше. Иверт поставил четверых отморозков охранять Длань. Щит закрывал вход, а рядом была навалена куча обработанного камня и стояли ведра с сухим раствором. Рэй все подготовил для того, чтобы замуровать Алвиса заживо. Не хотелось бы, конечно, но…
Господи, как спокойно она думает об убийстве! А ведь прошло немного времени с тех пор, как не спала ночами из-за покалеченной рабыни. Что с тобой стало, Виктория?
– У кого ключ?
– У командира, – прижал кулак к груди молодой белобрысый воин.
– Сбегай, принеси.
Алан присел на камни и засунул озябшие руки подмышки. Холодно здесь, а он, как всегда, забыл приказать принести теплый плащ и теперь мерзнет по собственной глупости. Разговор с Алвисом пугал, а еще больше пугало безразличие, с которым она принимала решения об убийстве. Виктория очень боялась ошибиться в своих предположениях, потому что если ее расчеты неверны, то жизнь ее не будет стоить и ломаного гроша. Черт, как все сложно!
Через десять минут прибежал Иверт.
– Вождь, почему Рэя не позвал?
– Иверт, дай ключ, и оставьте меня одного.
Алан протянул руку ладонью вверх, и Иверт вложил в нее холодный ключ. В его глазах легко читалось несогласие с решением Алана, но при подчиненных он спорить не посмел.
– Я останусь с тобой, – все же сделал он попытку.
– Тогда возьми людей, и отойдите на такое расстояние, чтобы видеть меня, но не слышать разговор, – Виктория поняла, что проще в чем-то уступить горцу, нежели долго спорить. – И пусть твои парни поищут Оську, он явно прячется поблизости.
– Не прячется, – Иверт был собран и напряжен, даже не улыбнулся. – Кирена Валия нашла твоему шуту занятие: он поет им песенки о приключениях шамана.
– Кому? – не понял Алан.
– Твоим женщинам! Они шьют одежки для младенца, а Оська их развлекает.
– Вот зараза! Представляю, как он их развлечет и что расскажет, – простонал Алан и вставил ключ в замок. – Он связан?
– Немного, – уклончиво ответил Иверт. – Я помогу тебе сдвинуть щит и потом уйду.
Алан с трудом провернул ключ в замке, раздвинул толстые дужки, снимая их с вбитых в скалу колец, и они с Ивертом сняли щит с петель и сдвинули в сторону. Ураган первым заглянул в темный лаз и повернулся к Алану, открыв рот, но Виктория знала, что скажет горец, поэтому ответ прозвучал раньше:
– Нет!
Иверт яростно сверкнул глазами и, резко развернувшись, направился к воинам, на ходу обнажая яташ. Алан заметил, что ветераны маркиза Генри держат наготове заряженные тяжелые арбалеты. Длань остерегались, и было за что. Алан передвинул факел так, чтобы он освещал пещерку, и глубоко вздохнул.
– Доброе утро, Алвис.
Ксен сидел у стены, подтянув колени к груди; от ошейника, застегнутого на большой и даже на вид тяжелый замок, тянулась цепь, ее конец был надет на вбитый глубоко в стену крюк. Виктория не сразу поняла, что Иверт связал искореняющему лодыжки и кисти, примотав их друг к другу тонкими скрученными веревками, больше похожими на толстую бечеву. Так горцы связывали, когда хотели наказать: крайне неудобная поза и невозможность разогнуться приносили пленнику страдания и боль. Было бы здесь места больше, Иверт бы связал его «ласточкой», и к утру они бы нашли или неадекватного человека, или… труп. Ну нельзя же так!
Алан присел, снял с глаз ксена повязку и с трудом вытянул изо рта разбухшую скомканную тряпку. Следует все же поговорить с Ивертом. Недопустимо так относиться к пленным, особенно к таким, как Алвис.
– Прости, Ураган перестарался.
Ксен закашлялся, сплюнул кровь на каменный пол и прохрипел:
– Он никак не простит мне свой последний проигрыш. Развяжите руки, сир, мне не хотелось бы лишиться конечностей из-за злопамятности горца. Обещаю не нападать.
Алан достал из-за голенища нож и осторожно срезал веревку с ноги, не рискуя разрезать на запястьях, где она врезалась в опухшую и посиневшую кожу. Искореняющий со стоном вытянул затекшую ногу и поднес руку к глазам. Алан, стараясь не касаться кожи, распутал веревки на запястье, про себя матеря Иверта и боясь, что кровообращение уже не восстановится. Затем он освободил вторую руку. Теперь только цепь ограничивала движения Длани, но, судя по его виду, нападать он действительно не собирался. Или не мог.
