Со своей стороны, Кристине очень хотелось посоветоваться с лучшим другом мужа, спросить, может, ему что известно о припрятанных мужем сокровищах? Но ведь Хенрик намекнул на не совсем легальное происхождение своего богатства, так что лучше уж помалкивать и ждать, когда он придёт в себя. Хоть бы поскорее, хоть бы словечко от него услышать!
Словечко Карпинский меж тем произнёс уже давно, и не один раз, да медперсонал помалкивал об этом.
Ещё когда на месте автокатастрофы санитары несли его на носилках в машину «скорой помощи», Карпинский вдруг открыл глаза и тихо, но отчётливо произнёс:
— Хлюп!
— Алкаш! <Непереводимая игра слов Фамилия Хлюп звучит так же, как словечко в излюбленном возгласе польских алкоголиков «No, to chlup!», соответствующем нашему «вздрогнули», «поехали», «будем» и, т, п.> — прокомментировал один из санитаров. — Наверняка ехал под мухой.
— Интересно, сколько алкоголя найдут в крови, — отозвался коллега. — Может, какой рекорд побил.
— Потому легко и отделался, — заключил первый. — Машина в лепёшку, видел же. В таких случаях клиента по кусочкам на местности собирать приходится…
— ..если вообще не ложкой сгребать! — закончил второй.
Пациент не побил никакого рекорда, алкоголя в его крови совсем не обнаружили, однако профессиональное мнение санитаров стало известно всему персоналу местной больницы. Поэтому когда больной во второй раз произнёс это словечко, то сестра (а она как раз ставила ему капельницу) твёрдо заявила:
— Нет, проше пана! Мы пациентам алкогольных напитков не подаём. А в вашем состоянии это особенно опасно.
Карпинский вряд ли услышал и осознал слова строгой сестрицы, а его родственникам о них не сообщили из опасения, как бы любящие и заботливые родичи не принесли страждущему тайком пол-литра. Сколько раз уже случалось такое!
Впрочем, на этом и закончилась разговорчивость пострадавшего, больше он не отзывался, пребывая без сознания в полном молчании.
А терзаемый сомнениями несчастный Хлюп столько времени просиживал у постели друга, что пани Богуслава почуяла неладное, принялась следить да вынюхивать и узнала о несчастном случае с Карпинским. Ей и до того казалось, что муж излишне много времени тратит на общение с приятелем, теперь же и вовсе, считай, мужа дома не видела: то он на работе, то в больнице у Карпинского. Зачем столько времени проводить в какой-то идиотской больнице? Сидеть в палате и за руку больного держать? К тому же рядом с ним все дни там красавица Крыся, и кто знает, что эти двое могут выкинуть. При каждом возвращении мужа домой жёнушка устраивала ему все более безобразные скандалы, и вот наконец, отправляясь на очередное дежурство, разъярённая супруга просто-напросто заперла мужа на ключ в его собственном доме. Поскольку это произошло вечером — пани Богуся уходила на ночную смену, — Хлюп не очень расстроился и лёг спать.
Однако в другой раз Хлюпа заперли сразу по возвращении с работы, и это уже не на шутку его рассердило. Тем более что по времени совпало с ещё одной неприятностью…
* * *
Проведя две недели в бессознательном состоянии, Хенрик Карпинский наконец очнулся. Дежурная сестра сразу же сообщила об этом лечащему врачу. Тот как раз совершал обход. В сопровождении ассистентов он поспешил в палату к Карпинскому, придвинул стул к постели и сделал попытку установить контакт с пациентом.
— Наконец-то вы к нам вернулись, — шутливо обратился он к больному. — Пан в состоянии говорить? Как вы себя чувствуете?
Больной смотрел на врача идеально бессмысленным взором и не отвечал на вопросы. Это не смутило медика, за годы работы приходилось сталкиваться с неожиданными сложностями.
— Прошу вас, постарайтесь ответить. Что у вас болит? Вы знаете, где находитесь? Может, вам хочется пить?
— Хлюп! — как-то очень выразительно произнёс больной.
— Ну вот, опять он! — буркнула сестра. Строго взглянув на неё, доктор приказал напоить больного. Быстренько сбегали за отваром ромашки, сестра налила его в стакан с трубочкой. Приподняли изголовье кровати больного, чтобы тому не пришлось приподнимать голову, и воткнули трубочку в рот. Больной на мгновение замер, словно пытался осмыслить, чего от него хотят, а потом сделал порядочный глоток. Да, проглотил питьё, не поперхнулся им, не выплюнул.
— Очень хорошо, — похвалил его врач. — Теперь прошу вас пошевелить рукой.
По-прежнему тупой и бессмысленный взгляд больного стал каким-то растерянным.
— Рукой, прошу вас пошевелить рукой, — упорствовал врач и для наглядности сам пошевелил рукой, а вслед за ним то же сделали и сопровождающие его лица. Карпинский поглядел на них, поглядел на свою левую руку, которая была в гипсе, перевёл взгляд на правую и поднял ладонь.
— Прекрасно! — расцвёл врач. — Ещё немного выше! Ещё!
Карпинский послушно поднял вверх не только ладонь, но и всю руку. Похоже, это ему понравилось. Видимо, никаких неприятных ощущений он не испытывал, потому что даже пошевелил пальцами, а затем уже безо всяких просьб ещё два раза поднимал и опускал руку. После чего обвёл взглядом комнату и с трудом выговорил:
— Это.., что?
— Где? — вырвалось у одного из глупых стажёров.
— Наверное, вы хотели бы знать, где сейчас находитесь? — помог больному врач.
Больной размышлял так интенсивно, что весь сморщился.
— Вы Хотели.., где теперь.., где я теперь?
— В больнице.
Судя по бессмысленному выражению лица, пациенту это слово ни о чем не говорило. Врач встревожился.
— Кто вы? — громко и выразительно произнёс медик. — Назовите своё имя и фамилию.
Карпинский взглянул на врача, закрыл глаза, открыл их и уставился в потолок, шевеля губами. Наконец изрёк:
— Хлюп.
— И вовсе нет! — возмутилась старшая сестра. — Его зовут…
Врач резким движением руки заставил её замолчать — больной должен сам назвать себя. Почти не оставалось сомнений, что оправдываются его самые худшие подозрения — у больного нелады с памятью. И осторожно, шаг за шагом, задавая хорошо продуманные вопросы, врач принялся выяснять характер амнезии.
Вскоре выяснилось, что разум пациента функционирует. За очень короткое время он сумел внушить своему хозяину, что тот — человек, существо разумное, как и вот эти, обступившие его, что у него тоже имеются руки-ноги и голова, хотя от неё пока и мало толку. Доктор легко разъяснил больному, что вот это — окно, а это — дверь. Карпинский сам по себе этого явно не знал, но доктору охотно поверил и легко усвоил, переводя взгляд на тот предмет, который ему называли. Что касается принятия пищи и прочей физиологии, то больной как-то быстро припомнил наработанные за довольно долгую жизнь навыки. Например, вручённый ему шоколадный батончик Карпинский здоровой рукой правильно сунул себе в рот. Кстати, батончик позаимствовали у соседа по палате, с любопытством наблюдавшего за экспериментом. У самого Карпинского пока никаких продуктов не было, а предложенный сестричкой засохший огрызок булки был отвергнут из опасения, что тот просто не прельстит больного и ему не захочется утруждать себя, доказывая умение есть.
