Что делать? Александр, наш куратор из МИДа, да и офицеры ФСБ всегда были против любого забора образцов из зубов. Мы хорошо помнили это условие. Кстати, а как мы могли бы усыпить зоркую бдительность сотрудников ФСБ во время анализа под микроскопом? Да еще в помещении той самой Лубянки. Даже Лана, всегда устремленная к недостижимому, мечтать о таком не могла. Сейчас мы в Париже, далеко от Москвы.
Российские спецслужбы больше не могут помешать нам использовать эти образцы по нашему усмотрению. Тем не менее для нас даже речи быть не может о том, чтобы действовать без их согласия. По двум достаточно простым причинам: по моральному принципу и по профессиональному. Два принципа, которых неукоснительно придерживается Филипп Шарлье. Тем более что без зеленого света российских властей не получится придать официальный статус анализам этих частичек зубного камня. Иначе мы можем оказаться в таком же положении, что и команда американских кинодокументалистов History Channel, выпустившая свой фильм в 2009 году.
Из-за того, что они не договорились с российскими архивами (в данном случае это был ГА РФ), их представление фрагмента черепа, приписываемого Гитлеру, было воспринято с недоверием. В их случае остался открытым ряд вопросов. Как были обнаружены эти куски черепа и кем? Такая невнятность в работе команды США делает ее результаты научно неподтвержденными. Не случайно доктор Ник Беллантони никогда не публиковал свою работу в каком-нибудь научном журнале. А значит, так и не обосновал ее научно.
Мы не допустим той же ошибки.
Лана подпрыгнула от радости: «Крошки остались? Невероятно! Какая удача…» Ее энтузиазм меня не удивляет. Переполняющая ее энергия тоже. Как обычно, когда она рядом, все препятствия исчезают как по волшебству. Мои страхи, мои сомнения становятся лишь беспричинными переживаниями. Я все-таки излагаю ей мою точку зрения на происходящее, мои опасения по поводу возможного недовольства наших российских контактеров, их вероятный отказ, не будем исключать и возможные репрессивные меры (особенно в отношении Ланы, которая имеет российский паспорт и живет в основном в Москве)…
Моя мнительность ее забавляет. Она над ней смеется. Я это отчетливо слышу в телефонной трубке. Разве нельзя предположить, что ФСБ может, и достаточно легко, тем или иным образом наказать того или иного российского гражданина, который поставил ее сотрудников в неловкое положение? «Не беспокойся обо мне, наоборот, они будут рады, когда узнают, что у нас есть кусочки зубов». Ее дальнейшие логические построения я воспринимаю как ребенок на уроке в школе.
«Какое у нас было соглашение?» – «Провести только визуальный осмотр» – «Наблюдение за нашей работой было постоянным?» – «Да, их было не менее пяти, тех, кто наблюдал за нами».
Тут Лана права. Мы просто играли по правилам, которые они нам навязали. «Неужели Филипп Шарлье усомнится в подлинности зубов?» Лана уже знает ответ. Она словно применяет ко мне приемы майевтики
[71]. Она затягивает меня в русло своих рассуждений. И ждет ответа. «Нет, он не собирается утверждать, что это не зубы Гитлера. Наоборот, он непреклонен».
Так что? По голосу я чувствую, что Лана улыбается. «Тогда все в порядке, Жан-Кристоф. Они согласятся. Уж поверь мне».
Лаборатория физики твердых тел (LPS) университета Париж-юг в строительных лесах. С утра до вечера вокруг главного здания суетятся рабочие. Вокруг шумит, гремит, скрипит, скрежещет. Вблизи от стройки тихая рощица, ряды одноэтажных домиков местных жителей маленького городка Орсе, на юго-западе Парижа, будто и нет этих временных неудобств. Филипп Шарлье тоже привык к этому грохоту. Для него главное – провести анализы образцов, бережно хранящихся в его маленькой колбе.
В своих судебно-медицинских исследованиях Шарлье может рассчитывать на группу экспертов. Лучших. Рафаэль Вейль в их числе. Специальность этого инженера из Лаборатории физики твердых тел – сканирующий электронный микроскоп. Прибор, необходимый для анализа морфологии и химического состава образцов. Все это без ущерба для них. Благодаря этому прибору и таланту Рафаэля Вейля, «крошки» зубного камня от зубов, хранящихся в ЦА ФСБ, раскроют все свои секреты. Программа обширна: поиск растительных и животных волокон (фюрер был вегетарианцем в течение многих лет, малейшее волокно животного происхождения уничтожит все наши предположения) и следов пороховых компонентов (от выстрела из огнестрельного оружия).
Главная цель – установить, действительно ли Гитлер застрелился, пустив себе пулю в рот. Конечно, при этом не выпуская из внимания синеватые следы на поверхности протезов. «Теперь при проведении историко-антропологического исследования не обойтись без сканирующего микроскопа, – подчеркивает Шарлье. – Надеюсь, что химический анализ позволит нам определить составные части протеза, – добавляет он. – И, таким образом, понять, что могло вызвать эти синеватые отложения на них. Что это, следы воздействия цианида?..»
На этот раз ФСБ отреагировала оперативно. Дмитрий первым ответил Лане. Дмитрий – это дежурный офицер российской спецслужбы, сопровождавший нас во время нашего первого визита на Лубянку. «Конечно… без проблем. Ньет проблем!» Лана оказалась права. Как она и думала, простого письменного послания Филиппа Шарлье оказалось вполне достаточно, чтобы успокоить российские власти. Отчет французского судмедэксперта, лаконичный, ясный и точный, вскоре был отправлен в Москву. В нем он повторял, что у него нет никаких сомнений в подлинности зубов. Это зубы Гитлера. Мы надеялись на то, что через день, или, по крайней мере, в течение недели, мы получим официальное письмо ФСБ или МИД, где было бы согласие, зеленый свет, хоть какой-то знак одобрения, даже расплывчато, даже кратко.
Ничего.
Прошло две недели.
Прошел месяц.
Потом почти два месяца.
Совсем ничего!
Та же абсурдная, кафкианская рутина. Лана снова и снова твердит мне по телефону, что ее собеседники еще раз подтвердили ей, что мы можем сделать анализы. Я настаиваю на том, что необходимо подтвердить это письменно. «Ах, письменно? – с удивлением переспрашивает Лана, словно забыв, о чем мы не раз говорили. – Ладно, свяжусь с ними снова». И снова ожидание. Проходит еще несколько дней. Когда уже стало казаться, что все пропало, приходит ответ. По электронной почте. От Александра Орлова, нашего дорогого Александра из Министерства иностранных дел Пресвятой Руси, ответ, составленный мне на французском языке.
Вот выдержка из него: «…Мне кажется, что если вы произведете анализ частиц челюсти Гитлера, которые остались на ваших перчатках, и ваши выводы не будут противоречить официальной позиции российской оценки [sic], у нас не будет права вам».
Подпись: Александр.
Сегодня 7 ноября 2017 года. На деревьях пожелтели листья, умолкли птицы, сберегая силы по мере приближения холодов. Я улыбаюсь. Это от усталости, нервозности или недопонимания?
