Англичане делают это и 1 ноября 1945 года представляют свой отчет оккупационным силам в Германии (американцам, русским и французам). Со свойственным им прагматизмом и реализмом они предваряют отчет такой оговоркой: «Единственным очевидным доказательством того, что Гитлер умер, было бы обнаружение и проведение достоверной идентификации его тела. В отсутствие этого доказательства единственные улики основываются на подробных показаниях свидетелей, которые были информированы о его намерениях или стали очевидцами связанных с ним событий».
Английское расследование опирается на показания человека, близкого к Гитлеру. Его зовут Эрих Кемпка. Ему тридцать пять лет, и он был личным шофером диктатора. Однако о смерти фюрера он узнал лишь от Отто Гюнше, адъютанта Гитлера. О том, как это произошло, Кемпка рассказывает в своих мемуарах, опубликованных в 1951 году: «Это был страшный шок. “Как могло такое случиться, Отто? Я с ним [Гитлером. – Прим. авт.] разговаривал еще вчера! Он был здоров и спокоен!” Гюнше был так расстроен, что даже не мог говорить. Он мучительно поднял правую руку, как если бы он держал пистолет, и приставил его ко рту»
[78]. В таком же виде Кемпка представил этот эпизод британским следователям в 1945 году. Отчасти именно на основании показаний Кемпки в британском отчете о расследовании от 1 ноября 1945 года черным по белому указано: «30 апреля в 14 часов 30 минут Гитлера и Еву Браун последний раз видели живыми. Они обошли бункер, пожимая руки членам своего ближайшего окружения, секретарям и помощникам, а потом удалились в свои апартаменты, где оба и покончили с собой, Гитлер выстрелом в рот, а Ева Браун (хотя у нее и был пистолет), проглотив одну из тех ампул, которые раздавали всем в бункере».
Автор этого доклада – английский историк Хью Тревор-Ропер, а вот не сомневается ли он в том, что советские представители сказали всю правду о смерти Гитлера? Во время официальной презентации своего расследования перед офицерами оккупационных сил в Германии Тревор-Ропер внимательно наблюдает за реакцией советских представителей. На презентацию приглашен один из генералов Красной армии. А вдруг военачальник, осененный красной звездой, наконец-то проговорится? Тревор-Ропер никогда не забудет, как это было: «Когда его попросили прокомментировать отчет, он глухим голосом лаконично произнес: “Очень интересно”»
[79].
И вот теперь, по прошествии более семидесяти лет после этого эпизода, возможно, мы узнаем, был ли прав Тревор-Ропер. Говорил ли правду Кемпка. Неужели Гитлер действительно выстрелил себе в рот?
«Сурьма?» – спрашивает Шарлье. – «Нет», – отвечает Рафаэль Вейль. – «Свинец?» – Рафаэль тут же отвечает: «Нет, бария тоже нет».
Такой обмен краткими фразами продолжается в течение нескольких минут. Вплоть до появления результатов последнего анализа.
«Так что?» Шарлье оборачивается ко мне. Он почти забыл о моем присутствии. Мой вопрос застал его врасплох. Его «ничего» звучит как заключительный аккорд. «Ничего!»
С другой стороны, он уверенно может объявить о конце тайны Гитлера.
Скоро зима сонной завесой накроет Париж. Завершаются почти два года расследования.
Лана осталась в Москве. Она ждет.
Я направляюсь в пригород Парижа. На запад, сразу после Версаля, в лабораторию медицинской антропологии и судебно-медицинской экспертизы Филиппа Шарлье в университете Версаль-Сен-Квентин.
Жесткое выражение лица, холодный блеск в глазах красноречиво говорят о его настроении, при встрече он сдержан. На нас смотрят его коллеги, их взгляды тоже не слишком одобрительные, некоторые даже высовывают язык, словно призывая совершить обряд жертвоприношения.
«Значит, этот из Океании. А вот этот – из Западной Африки…» Филипп Шарлье не представляет себе, куда девать все эти маски и другие тотемные фигурки. Его кабинет, скорее, похож на запасник какого-нибудь музея первобытного искусства, нежели на лабораторию судебно-медицинской экспертизы. Это чтобы напоминало, что он еще и антрополог?
В кабинете царит явное напряжение. Это что, из-за белого медицинского халата или из-за зловещего ареопага охранительных тотемов, окружающих нас? Или просто-напросто признаки профессионального выгорания после долгих месяцев сражений на историко-политическом фронте?
Филипп Шарлье сидит и чеканит слова, словно подчеркивая важность момента.
Он начинает так: «Довольно часто смерть исторического деятеля окружена тайной, мы всегда воображаем, что человек не умер, спасся бегством… Обыкновенная, классическая смерть нас не устраивает, это слишком просто, слишком банально. Работа судебно-медицинской экспертизы заключается в том, чтобы отделить истинное от ложного и представить окончательные выводы в научной форме. Я отношусь с одинаковой серьезностью и объективностью как к делу, которое рассматривается в суде присяжных, так и к археологическому исследованию».
Гигантский портрет Генриха IV стоит прямо на полу, у стены. Это трехмерная реконструкция, сделанная командой Филиппа Шарлье. Кажется, что старый французский король внимательно вслушивается в наш разговор.
«И что?» – спрашиваю я только затем, чтобы положить конец всей этой витиеватости судмедэксперта. «Человеческие останки, хранящиеся в Москве, принадлежат они Гитлеру или нет?»
Молчание.
«Череп. Не знаю».
Проведенный Филиппом Шарлье визуальный осмотр был ограничен отсутствием готовности к сотрудничеству команды ГА РФ и позволил ему сделать только один вывод: невозможно определить возраст обладателя этого фрагмента черепной коробки. Вопреки утверждениям Николаса Беллантони, американского археолога на пенсии из Университета Коннектикута в США, степень сращения швов на черепе недостаточна для того, чтобы с уверенностью утверждать, что этот фрагмент черепа принадлежал молодому человеку. Филипп Шарлье тут категоричен.
Рентгеновские снимки головы Гитлера, сделанные осенью 1944 года, позволяют ему оспаривать анализ его американского коллеги. «На этих рентгеновских снимках видны швы верхней части черепа Гитлера, – говорит французский судмедэксперт. – Швы широко открыты. А это говорит о том, что нельзя утверждать, что, поскольку швы открыты, череп принадлежит молодому человеку. Такой аргумент не работает». Для справки: Ник Беллантони объяснял в 2009 году, что «обычно с возрастом швы черепа срастаются, а эти [те, что видны на фрагменте черепа, хранящегося в ГА РФ в Москве. – Прим. авт.] широко раскрыты. Так что они соответствуют человеку возраста от двадцати до сорока лет»
[80].
Филипп Шарлье настаивает: «Этот череп принадлежал взрослому человеку. Точка. Впрочем, насчет зубов я знаю точно. Они принадлежат Гитлеру!»
Я уточняю: «А Вы уверены в этом на 100 %?»
