Теперь кругом было тихо. Хочешь, обманывайся, что тебе всё только послышалось или приснилось, но убедить себя, будто ничего не произошло, не получалось. Поэтому Эмберли поднялась, осторожно подошла к двери, открыла замок, почему-то стараясь, чтобы тот не щёлкнул, и выглянула в коридор.
По-прежнему тишина, и ничего, никого подозрительного не видно. Но с этой позиции и так невозможно рассмотреть даже часть дома, кроме пола, перил и противоположной стены. И Эмберли пришлось выбраться из комнаты. Она подошла к краю лестницы, посмотрела вниз и вот теперь увидела…
Твою мать! Шелдон!
Тот тоже увидел её, расплылся в похотливой улыбке:
‒ Ах, вот ты где, малышка! Я уже иду.
Как он попал в дом? Задняя дверь оказалась незапертой? Или этот урод просто взял и выбил стекло. Да не всё ли равно! Главное, что теперь Шелдон находился в доме. И… и… действительно решил, что…
Эмберли попятилась.
Говорят, если на тебя нападают в доме, самое глупое, что можно сделать – бежать наверх и пытаться спрятаться в комнате. Всё равно, что самому загонять себя в ловушку. А разве у неё есть другие варианты? Она и так уже наверху, а единственный путь вниз, по лестнице, перекрыт.
Шелдон уже поднимался, и на лице его было такое выражение, которое ясно давало понять, в этот раз он не собирается обходиться исключительно скабрёзными шуточками и лёгкими щипками. Он пьян, но он всё равно сильнее.
Эмберли влетела в комнату, заперла дверь на замок. И что теперь?
Если бы у неё был телефон, она бы могла позвонить в службу спасения. Или матери. А та бы уж подняла на уши всех.
Грохот. Шелдон долбился ногой в дверь, и та под его ударами дрожала. И стены дрожали. А Эмберли как ненормальная металась по комнате.
‒ Лучше открывай по-хорошему! Всё равно я тебя достану! И тогда уж точно не буду ласков. Или ты любишь пожестче?
Нет!
Дверь тряслась, словно билась в агонии, стонала под тяжёлыми ударами.
‒ Открывай, сучка! Доставлю тебе удовольствие!
Нет!
Эмберли рванула к окну, подняла створку. Если выбраться на крышу, а потом осторожно съехать по скату, попадёшь на маленький козырёк задней веранды, и можно будет спуститься по деревянной обрешётке. А потом… Да не важно! Лишь бы сбежать отсюда!
‒ Куда?
Дверь слетела с петель и грохнулась внутрь комнаты, Шелдон прямо по ней ринулся к окну, попытался ухватить Эмберли, но она уже выбралась, присела, заскользила вниз по черепице. И дальше, как представляла: козырёк, край, обрешётка, вниз. Спрыгнула на землю, не удержалась и завалилась назад, но моментально вскочила и юркнула в кусты, на соседский участок.
И Шелдон не растерялся – проворно выскочил из задних дверей, метнулся следом, опять заорав:
‒ Куда? Стой! С-су…
Но, судя по треску, споткнулся, упал, ломая ветки.
Проверять Эмберли не стала – не разбирая дороги, бросилась прочь. Всё равно, куда, лишь бы подальше! И бежала до тех пор, пока ни закололо в боку, ни захрипело в груди, а во рту ни появился привкус крови. Только тогда Эмберли перешла на шаг. Но остановиться не решалась – торопливо семенила вперед, всё оглядываясь и оглядываясь, хотя давно уже прекрасно понимала, что Шелдон за ней не гонится.
Хорошо бы, если эта похотливая скотина переломала бы себе все кости! Чтобы не проползти, не двинуться!
Наконец, разгоряченные яростные мысли сошли на «нет», и на Эмберли нахлынула усталость. Теперь казалось, что каждый шаг дается с таким трудом, словно к каждой ноге привязано по гире. Она представила себя Жаном Вальжаном, каторжником. Но нет! Нет, нет. Она судья! Правда, всего лишь в игре. И лучше бы не давать ей лэптоп в руки в ближайшие несколько часов. Вот уж, пожалуй, кому бы девушка, не задумываясь, вынесла приговор: кастрировать, чтобы навсегда излечить от похоти. Хотя, некоторых людей и это не вылечивает. Но Эмберли ни за что не стала бы жалеть Шелдона, даже если бы тот перестал топтать эту землю!
Она решила, что пора остановиться, когда спотыкаться стала чаще, чем шагать. Должно быть, со стороны она напоминала обдолбанную наркоманку: на холоде, в лёгкой кофточке и трикотажных штанах, едва переставляет ноги, еще и шепчет себе что-то невразумительное под нос.
Для отдыха Эмберли выбрала место понадёжней, где её никто не смог бы разглядеть не то, что издалека, а даже пройдя мимо всего в нескольких шагах. Ещё одну неприятную встречу она бы просто не вынесла! Поэтому пролезла сквозь колючие заросли раскидистого кустарника, опустилась на корточки, привалилась спиной к глухой кирпичной стене недостроенного здания, и сидела так, наверное, целую вечность, пытаясь отдышаться и прийти в себя.
Слабость навалилась такая, что Эмберли всерьез подумывала, не прилечь ли ей, но стылая земля дышала могильным холодом, а заиндевелая трава топорщилась острыми иглами. Теперь она не Жан Вальжан, а девочка со спичками. Только вот даже столь маленькой частички тепла взять неоткуда.
Эмберли замерзла так, что зуб на зуб не попадал. Хотя двигаться с места и даже просто шевелиться совсем не хотелось, она понимала, что дальше сидеть неподвижно нельзя. Ей и так уже казалось, будто тело покрывается ледяным панцирем, застывает, превращается в неподвижную статую. Мёртвую синюшную статую.
Говорят, когда человек замерзает, ему хочется спать. Эмберли спать не хотела. Разве заснешь, когда тебя сворачивает в тугой комок и одновременно колотит?
Кое-как распрямившись, она выбралась из кустов и добрела до конца улицы. Небольшое кафе манило и притягивало взгляд тёплым золотом горящих окон. Эмберли направилась к двери, дёрнула.
Заперто.
Почему? Свет же горит.
Она дёрнула ещё раз и ещё. Замок щёлкнул.
‒ Извините, у нас сегодня закрыто на частное обслуживание, ‒ заученно произнесла приветливая девушка-администратор.
‒ Но… ‒ губы разлепились с трудом, и язык не особо слушался. ‒ Пожалуйста.
‒ Извините, ‒ механически повторила девушка, словно внутри неё стоял автоответчик, ‒ закрыто на частное обслуживание. ‒ И захлопнула дверь.
Ну, неужели она не увидела, что Эмберли не просто так просится внутрь? Или ей каждый зимний день попадаются на улице полуодетые девушки? Почему? И что теперь делать дальше? Остаётся только подохнуть, замёрзнув до смерти.
Где обитают местные бродяги, Эмберли не знала, не то бы, не стесняясь, прибилась к их костерку. Наверняка там бы нашлось старое одеяло, и плевать, что вокруг нее оказались бы одни сомнительные личности! Пусть бы делали, что хотели, лишь бы дали отогреться.
Мысли царапались льдинками, застревали, и очень скоро Эмберли была уже не в состоянии о чём-то думать, она тихонько тащилась вдоль улицы. Стоило остановиться, и девушка наверняка бы упала словно комок снега, соскользнувший с крыши, и, ударившись об асфальт, рассыпалась на миллионы белых крупинок, обращаясь в ничто. Да так и есть: она ‒ ничто, никому нет до неё дела. И есть ли смысл куда-то ползти? Без маршрута, без цели. Может, и правда, остановиться и застыть навсегда?
