– Нет, на номер внимания не обратил. Вот кабы знал, что вы будете этой машиной интересоваться, тогда бы вызубрил. Там шофер сидел, постоянно ерзал, курил. Лицо обычное, небритое, кепка на башке, лет сорок ему. Капитан до машины дошел, сел в кабину. Они мимо меня проехали и дальше по улице покатили, уж не знаю, куда именно. Да, задний бампер у машины отвалился, там, где номерной знак. Он проволокой был притянут.
А вот это уже был результат! По крайней мере, расследование не упиралось в тупик.
– Это все, Панкратов? Больше ничего не вспомнишь?
– Кажется, все, товарищ капитан. Номер сзади был грязью заляпан, а то я, может, и запомнил бы его. В кузове не было никого, тент сзади болтался, пустую лавку было видно.
– Молодец, Панкратов! Лейтенант, поощрите бойца за наблюдательность.
Начальник караула соорудил скептическую мину, но спорить не стал, покладисто кивнул.
Осокин схватил за рукав впечатленного Моргунова, повлек на другую сторону дороги.
– Быстро собирай наших, Павел! – распорядился он. – Хватит им барышень из потребсоюза окучивать. Время еще не позднее, ищем машину. Она не иголка.
Изделие Горьковского автозавода с поврежденной фарой и оторванным бампером было найдено через два часа. Автомобиль числился за овощной базой на улице Неглинной, обслуживающей армейские столовые и расположенной на городской окраине.
На базу контрразведчики нагрянули всей группой, на стареньком «газике». Еременко остался у входа, остальные направились внутрь. Рабочий день в военное время был не нормирован, многие сотрудники этого учреждения ночевали на рабочих местах. Счастье уйти домой выпадало не всем.
Искомая машина стояла во дворе. Приметы совпадали. В городе вряд ли имелась вторая такая же.
Директор базы испуганно протирал очки, потом схватился за бумаги. Из них следовало, что данная единица автотранспорта была закреплена за водителем Грищенко Павлом Леонидовичем. Взволнованный директор тут же вывалил на этого гражданина тонну грязи. Мол, нерадивый, безответственный, необязательный, любит выпить. Давно имелись подозрения, что с этим мужиком что-то нечисто. Вот и сегодня утром он выполнил срочный заказ, потом принял груз, отвез партию картошки на Елисеевские склады и пропал. Вернулся через три часа, что-то мямлил про поломку карбюратора, будто бы стоял, устранял дефект и сделал это, поскольку хорошо разбирается в автомобильных механизмах.
– Кто его знает, товарищи, – проговорил директор. – Может, он и впрямь где-то стоял, сломался. У нас ведь техника ужасная, дышит на ладан, получаем то, что в армейских структурах уже нельзя эксплуатировать по причине изношенности.
– Где Грищенко?
– Надо посмотреть. Он где-то здесь. – Глаза директора плутовато бегали. – Нет, мог, конечно, уехать на крановый завод, где со вчерашнего дня дислоцируется танковый батальон.
К сожалению, страх советских граждан перед органами еще превалировал над их сознательностью. Но зачастую первое было действеннее второго.
Солнце еще не село, но краски дня блекли и гасли, когда контрразведчики схватили гражданина Грищенко под руки и доставили в отдел.
На человека было жалко смотреть. Мужчине было в районе сорока. Он съежился на стуле, трясся, боялся поднять глаза.
Капитан смотрел на него с резонным скепсисом. Что-то тут не сходилось. Грищенко явно не был образцовым гражданином Советского Союза, передовиком труда и верным ленинцем, но и на роль пособника фашистских шпионов тянул с трудом. У Осокина возникло печальное чувство, что все придется начинать заново.
– Итак, гражданин Грищенко, будем признаваться в подрывной деятельности в пользу фашистской Германии? – Осокин устремил на задержанного убийственный взгляд.
Тот затрясся еще сильнее, яростно облизывал пересохшие губы.
– Гражданин начальник, да вы что! Да я бы никогда… хоть у кого спросите, я бы не стал этим заниматься. – Скупая мужская слеза поползла по небритой щеке, зависла на подбородке, как дождевая капля. – Вы хоть разберитесь, гражданин начальник. Я порядочный советский человек, у меня два брата в Красной армии. Один погиб под Ростовом. Самого не берут из-за болезни легких, я уже в военкомате все пороги обил. У меня жена… бывшая, двое детей, одному четырнадцать, другому шестнадцать.
– Ладно, не скули. – Иван поморщился. – Давай разбираться, гражданин Грищенко. Кого ты сегодня возил? Помнишь? Форма капитана Красной армии, доброжелательная улыбка. Этот человек – немецкий шпион. Сегодня днем он совершил убийство, причем с твоим косвенным участием. Будешь говорить правду?
– Да не делал я ничего! – выкрикнул Грищенко и закашлялся.
У Осокина возникло желание похлопать его по спине доской, да посильнее.
– Правда ничего не делал, гражданин начальник. Богом клянусь, хоть кем! Не хотел я этого, бес попутал, в искушение ввел.
– Давай без этого. Бог, бес, искушение. Ты сам кузнец своего несчастья, Грищенко. Нечего сваливать собственные грехи на всякие мистические сущности. Излагай понятно, без этих штучек.
– Да-да, хорошо. – Грищенко энергично закивал. – Я ведь сразу чувствовал, что не надо этого делать, неправильно это, но соблазнил, гад. Порядочным человеком поначалу показался, но потом не понравился. Отвез я груз на Елисеевскую базу, выехал из ворот, хотел на Неглинную возвращаться. Курево закончилось, дошел до киоска. А когда в машину возвращался, он меня и выловил, капитан этот. Подходит такой, улыбается, прикурить дает. Еще и пошутил. Мол, у тебя такси, товарищ? Нет, говорю, не такси, а грузовой государственный транспорт. Он смеется. Потом предлагает, покатай, мол, по городу пару часов, неохота пешком ноги сбивать, а много дел надо сделать. И деньги показывает – целых двадцать пять рублей. У меня аж дыхание перехватило. Детишки же голодные, да и одежду им надо покупать, старая износилась. А что делать надо, спрашиваю. Да свозить по нескольким адресам, просто посидеть в машине и подождать. За два часа обернемся. А как закончим, рассчитаюсь. И авансом мне пятерку сует. А я же человек грамотный, не лыком шит. Покажи документы, говорю. Он смеется и показывает. Вот офицерская книжка, вот вещевая, вот продуктовая, вот командировочное предписание из штаба Пятой армии. Я, честно сказать, не всматривался. Но вроде по снабжению он, и на Елисеевские склады приехал не просто так, а по делу. Примаков его фамилия. Зовут Денис, а вот отчество не помню.
– И вы поехали кататься с офицером Красной армии Примаковым. Невзирая на рабочий день и сверхсрочные государственные надобности.
– Говорю же, бес попутал, гражданин начальник. На деньги повелся, каюсь, виноват. А он еще подначивает. Мол, можем и за полтора часа справиться, если резво возить будешь.
– И где вы катались?
– Так это самое. – Грищенко утер обслюнявленный рот. – Поначалу в частный сектор в окрестностях кладбища поехали. Я на улице Тополевой ждал, а Денис – он разрешил себя так называть – в овраг спустился, а минут через десять вернулся. Сказал, что бывшему однополчанину передал посылку от матери. Тот инвалидом стал, из армии его комиссовали. У него и впрямь сперва какой-то сверток был, а вернулся он без него. Потом мы на Завьяловскую поехали, а это другой край города. Там бараки, а за ними засекреченный военный объект. Это Денис так сказал и добавил, что нечего мне там высматривать. Я должен остановиться за последним бараком. Можно подумать, мне эти секреты очень нужны. – Грищенко обиженно пожевал губами. – Он вернулся через полчаса, когда я нервничать начал, молчаливый такой, задумчивый, как в воду опущенный. А мне-то что до его задумчивости, верно? Куда поедем, говорю. Пора заканчивать. Тут он встрепенулся, посмотрел как-то странно. До Прибрежной, говорит, долго ехать? Последний адрес. Там малость подождешь. Ничего себе малость. Я встал на Прибрежной, у подстанции, и битый час там проторчал. Вернулся он какой-то возбужденный, глина на сапогах, плюхнулся в машину. Все, говорит, на Лазурную отвезешь, и свободен. Лазурная – это почти в центре, там дома красивые, их еще до революции строили. Ну и повез его на Лазурную. Он у тридцать второго дома вышел, там рядом большой гастроном раньше работал. Рассчитался, не обманул, правда, как-то поглядел на меня напоследок, помялся…
