– Хорошо, товарищ подполковник. Если такова ваша воля и вы берете на себя ответственность за нарушение приказа армейского отдела…
– Это не твоя забота. Понял поставленную задачу? Час на приведение себя в порядок, и приступай к работе.
– Но в отделе только я. Мне нужны люди.
– Не унял еще свою кровожадность? – осведомился подполковник. – Мало тебе. Людей нет, Осокин. Оперативные отделы в частях зашиваются, у них такие же проблемы с нехваткой кадров. Резервы взять неоткуда. Кого я тебе пришлю? Кадровика? Девочку из шифровального отдела? Особиста, ни хрена не смыслящего в сыскном деле, способного только фильтровать людей, освобожденных из плена? Долго они проживут под твоим чутким руководством, не имея ни малейшего опыта?
– И при жизни больше навредят, чем помогут.
– Вот именно. Так что не морочь мне голову. Таков парадокс нашего времени. Имеем огромную армию, а работать некому. Не производит еще наша кузница толковые кадры. Есть договоренность с руководством милиции в лице Окладникова Юрия Константиновича. Он выделит тебе в помощь пару людей. Я просил самых грамотных сотрудников уголовного розыска. Посмотришь, насколько они смогут быть полезны.
– Товарищ подполковник, не надо, – взмолился Иван. – Я не верю сотрудникам милиции. Чалый тоже был из них. Где гарантия, что эта помощь не окажется вредительством? Узнав о вашей просьбе, враг ведь может пролезть…
– Просьба не афишировалась, – отрезал Редников. – Ты можешь думать об Окладникове что угодно, но он не тупой и ссориться с контрразведкой не станет. Все, Осокин, закончили дискуссию. Хочешь остаться в камере, так и скажи. Иди работай и жди гостей.
Легче Ивану не стало. Товарищей все равно не вернуть. Их лица, такие ясные, живые, постоянно стояли перед глазами капитана контрразведки СМЕРШ. Собственная жизнь потеряла для него привлекательность.
Похмелье еще не выветрилось. Полчаса назад он извел полкоробки зубного порошка, чтобы избавиться от постыдного запаха.
Теперь Осокин сидел в кабинете, взгромоздив локти на столешницу, проницал взглядами парочку, застывшую перед ним. Они стояли по струнке, оба в милицейской форме. Один в звании лейтенанта, у другого на звездочку больше. Ладно, хоть не рядовой состав.
– Прошу представиться, товарищи.
– Старший лейтенант Иващенко Анатолий Максимович, – ровно произнес светловолосый крепыш среднего роста с маловыразительным лицом. – Оперуполномоченный уголовного розыска, тридцать шесть лет, женат, сам с Волги, семья в эвакуации под Куйбышевом, в Свирове несу службу с октября сорок первого года. – Иващенко замолчал.
Он явно не был любителем произносить много слов.
Под пристальным взглядом Ивана напрягся второй офицер милиции, молодой, густоволосый, со смышленым подвижным лицом. Он как-то по-детски сморщил нос.
– Одинцов Николай Петрович. – Голос его тоже был почти детский, звенел как натянутая струна. – Двадцать лет, местный, в сорок первом окончил строительный техникум, потом поступил в школу милиции, есть мать, жены и детей нет, не обзавелся пока. Нечем особо похвастаться, товарищ капитан. Послужной список невелик. На фронт меня не взяли. – Скулы паренька побелели. – Когда война началась, обивал порог военкомата, а мне все твердили, подожди, мол, успеешь еще. Потом ускоренные курсы, работа в милиции, в общем, захлестнуло.
– Подстрелили Николая полгода назад, – подал голос Иващенко. – Малину брали на Затоне, так паханы палить начали, он положил одного, а потом в плечо пулю схлопотал и так при этом выражался, что ему потом начальство благодарность перед строем объявило с занесением в личное дело.
– Зажило как на собаке, – заявил Одинцов. – Только все равно это не фронт.
– Не надо стыдиться, что ты не в армии, – сказал Осокин. – Если все уйдут воевать, кто же будет охранять наши тылы? В вашей биографии, товарищ Иващенко, тоже, видимо, отсутствует военное прошлое?
– Чуток присутствует, – не смутился оперуполномоченный. – Я же в Белоруссии работал в уголовном розыске, когда война началась. Город Речица в Гомельской области. Может, слышали? Жену с сыном успел в эвакуацию отправить. Их состав бомбежке с воздуха подвергся, но прорвались. Сам в ополчение записался. Наш отдел в полном составе это сделал. Тяжелые бои шли, мало кто выжил, отступали вместе со своими, под Малой Тузой в котел попали, еле вырвались. Контузило меня тогда крепко, позвоночник задело. Часть тела парализовало, в госпиталь вывезли. Думал, хана, инвалидом стану, но нет, оклемался. На фронт, правда, больше не взяли, смеялись еще, дескать, парализует тебя во время атаки и будешь там торчать как пугало.
«Инвалидов каких-то дали», – недовольно подумал Иван.
– Вы зря так на нас смотрите, товарищ капитан, – выдал Одинцов.
Он словно прочитал чужие мысли. Этот парень назойливо напоминал покойного Лугового, что капитану решительно не нравилось.
– Мы вовсе не калеки, у нас в милиции все такие. Старые раны давно зажили, можем бегать, прыгать.
– Ваше умение бегать и прыгать меня волнует в последнюю очередь. Прежде всего мне нужны думающие, наблюдательные и осведомленные работники.
Осокин смотрел на них и кусал губы. Работать некому, и любая помощь со стороны – это плюс. Рабоче-крестьянская милиция состоит из обученных профессионалов, беззаветно преданных делу коммунистической партии и досконально знающих свое дело.
Но сегодня к черту агитки! В жизни все сложнее и хуже.
Проще говоря, милиции Иван не верил. Чалый тоже был милиционером, и наверняка не он один окопался в органах. Кто такие эти двое? Насколько можно верить Окладникову? На тебе, боже, что нам негоже? Или что похуже? Капитан всматривался в их лица и не мог разобраться со своими чувствами, не знал, можно ли им доверить?
– Мы знаем про Чалого, товарищ капитан, – подал голос Иващенко. – В разных отделах трудились, ничего общего по работе. Отношения шапочные, привет, пока. Он был такой же, как и все.
– А еще нам сказали, что с вами произошло под Бекасово. – Одинцов слегка покраснел. – Сочувствуем, товарищ капитан, знаем, что вам нелегко, но и нам, кстати, тоже. Мы никогда не пересекались с военной контрразведкой, это странно и непривычно. Не хотите с нами работать, нам же лучше, у нас куча своих дел.
– А если принимаете помощь, то давайте без тайн, товарищ капитан, – заявил Иващенко. – Государственные секреты нам знать не надо, но если мы не будем в курсе происходящего, то толковой работы не получится. – Офицер милиции напрягся, ожидая вспышки гнева контрразведчика, и переглянулся с товарищем. Тот еле заметно кивнул ему. Мол, вместе на Колыму поедем.
Иван улыбнулся. Чем он рисковал? Так уж принято в этой стране. Все секреты давно известны врагам, и только безвинные граждане пребывают в полном неведении.
– Хорошо, товарищи уполномоченные, у вас будет возможность выяснить, что за зверь такой контрразведка и с чем ее едят. Все сведения, которые вы получите, являются секретными. За их разглашение полагается наказание. Предупреждаю об этом только раз. С этой минуты вы забываете о своих делах в уголовном розыске и работаете только на меня. Соответствующие полномочия будут выписаны, документы розданы. Милицейскую форму я больше видеть не должен. Вы будете носить обычную гражданскую одежду, оружие всегда держать при себе и действовать по моим указаниям. Любая инициатива допускается только с моего одобрения.
