‒ Плеснёте?
‒ Конечно, ‒ кивнула Фео. ‒ Только кружку принеси.
Марк прошёл на кухню, захлопал дверцами шкафов, крикнул:
‒ Крекеры захватить?
Девушки откликнулись хором:
‒ Не надо.
Он и не принёс. Фео поинтересовалась озадаченно:
‒ А почему себе не взял?
‒ Не хочу, ‒ Марк опять улыбнулся. ‒ Я просто вам предлагал.
В его присутствие словно включались дополнительные лампочки. Или остальные начинали гореть ярче. Марк налил чаю себе, добавил в почти опустевшую чашку Иви, плюхнулся на стул.
‒ Мне здесь нравится. Всё не так.
Фео поняла, что он имел в виду сразу и бункер, и команды, и их отделившуюся маленькую компанию, и ночное чаепитие. И мир. Тот самый, что лежал снаружи холма. Незнакомый, непривычный мир.
‒ Здесь совсем нет домов. Так странно. И людей очень мало. Очень-очень мало. Только мы. И я…
‒ Надеетесь завтра отоспаться в вездеходе? Пока едем.
Торий торчал в дверях, сложив на груди руки, привалившись плечом к косяку, смотрел свысока. С осуждением.
‒ А что ещё делать? ‒ невозмутимо отозвался Марк. ‒ Мы же не за рулём. ‒ Приподнял кружку со стола. ‒ Чаю хочешь? Можно с крекерами.
Глава 9. Новый день, новый мир. Команда 2А
Вездеход легко катил по равнине, подскакивал на мелких неровностях, и многих начало укачивать. Большинство же ездило только на подземке, стремительно и ровно несущейся по рельсам, а тут – совершенно другое. Даже не сравнишь с ездой по шоссе. Больше напоминало экстремальный аттракцион, когда кабинку или вагончик нарочно подбрасывает или раскачивает из стороны в сторону. Ещё и бессонная ночь сказывалась. У некоторых.
Фео выпрямилась, отодвинулась от Иви. Вот уже который раз она ловила себя на том, что неосознанно приваливалась к соседке. Голова клонилась к её плечу, глаза закрывались, и сон одолевал. Но нельзя же ему поддаваться. Торий в любой момент может обернуться и увидеть, и усмехнуться, вспомнив собственные слова, произнесённые ночью в дверях столовой. Хотя…
Больше никакого Тория, Фео здесь совсем для другого, а за окном вездехода новый совершенно незнакомый мир. Поначалу Фео с любопытством рассматривала его и даже ни о каком сне не думала, но, когда целых полчаса в пейзаже почти ничего не меняется, интерес сам по себе спадает. Постепенно и мысли с окружающей действительности переходят на более личные, а потом и вовсе теряют конкретику, размываются. Дремота сладким сиропом склеивает веки, и голова клонится, либо вперёд, либо к плечу Иви.
Даже Герман, который устроился в кресле, соседнем с водительским, и поначалу снимал всё подряд через открытое окно, разочарованно опустил камеру на колени.
Ну почему такое однообразие? Холмы, жёсткая трава, плотным ковром выстилающая почву, низкие заросли кустарников. И даже ни единого зверя не промелькнёт. Неужели здесь действительно нет крупных животных? Вон ведь сколько свободного места. Не как на земле, где почти всё пространство суши занято людьми, не жилыми домами, так производственными зданиями, где не существует чётких границы между городами, если они не находятся на разных материках или островах.
Простор только в океане, поэтому в большом количестве расплодилась всякая морская живность, а сухопутной с каждым годом становится всё меньше и меньше, и ничего не поделать. Но кажется очень странным, что здесь-то настолько пусто.
Или звери заранее убегали, издалека услышав, как рычит мотор вездехода. Но ведь и птиц не видно. Они бы пролетали в небе. Там не страшно. Или Фео их просто не замечала, слишком быстро начинала клевать носом, а потом резко вздрагивала, очнувшись от дремоты. Но будила обычно не совесть, а тряска.
Торий измывался над остальными. Крутые холмы объезжал, но стоило попасться пологому или недостаточно высокому, направлял вездеход вверх по склону. Не обязательно въезжал на самую вершину, и тогда машину легко кренило. И всех мотало из стороны в сторону, а Динька, сидевший на тючке из спальных мешков, отчаянно цеплялся за кресла и беззвучно шевелил губами. Наверняка, водителю мало понравилось бы то, что он не решался высказать вслух в его адрес.
‒ Торий, хватит уже, ‒ в очередной раз вжавшись в спинку кресла, произнесла Иви.
Тот обернулся на мгновенье.
‒ Ну вам же скучно будет.
‒ Не будет, ‒ вмешалась Наташа, добавила укоризненно: ‒ Торий, действительно.
Он ничего не ответил, даже жестом, например, кивком, не подтвердил, что согласен, но чудить перестал.
Опять холмы, холмы, но потом на горизонте появилась тёмная полоса. Она быстро разрасталась, теряла однородность. На холмах и между ними стали попадаться деревья, даже целые рощицы.
Вот он ‒ обещанный лес. От края до края. Тоже почти как океан. Только тот ниже уровня суши, а лес выше. Верхушки тянутся к небу, ветви сплетаются. Он не воспринимается скоплением отдельных деревьев, а общим массивом. Одно растение с миллионом стволов, миллиардами ветвей и листьев, единый организм.
Торий не стал сразу углубляться в заросли, остановил вездеход на опушке.
‒ Никто размяться не желает?
Ещё как желали. Отдохнуть от безумной гонки или, скорее, скачки по холмам. И перекусить тоже захотелось.
Кондр даже не вышел, вывалился из машины, зверем глянул в сторону Тория и нарочно отошёл подальше, чтобы прийти в себя. Его сильно укачало, голова кружилась, и мутило. Он втягивал в себя воздух, большими глотками, словно не дышал, а пил, и старался протолкнуть вниз подбирающийся к горлу кислый комок.
Хорошо, что Кондр опять уселся в то же кресло, спиной к остальным, и никто не заметил, как ему плохо. Даже от Самира отворачивался, пялился в угол. Пробовал закрывать глаза, становилось только хуже. Теперь так и будет ‒ дорога мучением? И ведь не признаешься, не попросишь у водителя, чтобы ехал медленней и осторожней. Потому что просить у Тория…
Ну почему? Куда Кондр не сунется, везде фигово. Всё против него. Любые обстоятельства. И люди. Одни сволочи кругом.
Кондр опустился на траву, привалился спиной к древесному стволу, прикрыл глаза.
Может, он зря в проект ввязался? Не освобождение это, а ещё большая головная боль. Дома, если закрыться в комнате-скворечнике, то даже Марианка не суётся, особо не донимает. А тут?
Один далеко не уйдёшь ‒ мало ли. Надо было в бункере остаться. Вроде как на всякий случай, для связи, ещё для чего-нибудь. Или просто упереться: не поеду, и всё. Насильно не потащили бы.
И что раньше не додумался? Сейчас бы торчал там в одиночестве, и никаких забот: ни дурацкой тряски на вездеходе, ни навязчивого чужого присутствия.
