Вскоре произошло событие, которое литераторы страны Советов (до сих пор разобщённые друг от друга) ждали с большим нетерпением.
Сплочение разобщенных
1934‑ый стал годом объединения советских писателей в единый и монолитный Союз. Всё лето шла подготовка к проведению его первого съезда. О том, будет ли допущен Булгаков в эту когорту избранных, долгое время достоверных сведений не было. Елена Сергеевна записывала:
«Кстати, до сих пор неизвестно, принят ли М[ихаил]Афанасьевич] в Союз или нет.
Повестки изредка присылают. Стороной слышали, что сначала его не приняли, равно как и ещё кое‑кого. Но потом — приняли».
Съезд советских писателей торжественно открылся вечером 17 августа в Колонном зале Дома Союзов. Для участия в нём из‑за границы приехал Алексей Максимович Горький.
Фамилии Булгакова среди делегатов съезда не было. На заседания он тоже не ходил, узнавая все новости из газет.
С большим вниманием всеми был встречен доклад Бухарина, который назывался «Поэзия, поэтика и задачи поэтического творчества в СССР». Особенно привлекло в нём неожиданное толкование понятия «мастер».
О том, что происходило на съезде, охотно рассказывал и «старый» знакомец, вновь (как непременное приложение ко всем значительным событиям) объявившийся в августе. Елена Сергеевна тотчас отметила:
«Часов в десять вечера — Жуховицкий и Вельс — американский режиссёр, ставивший в Нью‑Хевене в Йельском университетском театре „Дни Турбиных“ в марте этого года».
А Булгаков по‑прежнему чувствовал себя неважно. 25 августа Елена Сергеевна записала:
«М[ихаил] А[фанасьевич] всё ещё боится ходить один. Проводила его до театра, потом — зашла за ним».
В те дни Художественный театр готовился к важному событию — к встрече с долго отсутствовавшим Станиславским. Среди приглашённых на это торжественное мероприятие был и драматург Афиногенов:
«Разговор с Афиногеновым.
— Мих[аил]Аф[аиасьевич], почему вы на съезде не бываете?
— Я толпы боюсь.
— А как вообще себя чувствуете?
М[ихаил] А[фанасьевич] рассказал о случае с паспортами.
Афиногенов:
— Как бы вас заполучить ко мне?
— Нет, уж лучше вы ко мне. Я постоянно лежу».
Утром 27 августа на 16‑ом заседании писательского съезда началось обсуждение вопросов драматургии. Основной доклад сделал В.Я. Кирпотин, содоклады — Н.Ф. Погодин, В.М. Киршон и А.Н. Толстой. В прениях выступили Таиров, Билль‑Белоцерковский, Ромашов, Афиногенов, Лавренёв, Тренёв, Корнейчук. Было сказано много слов о драматургии и драматургах. Но ещё больше говорилось о Сталине. Так, Афиногенов заявил:
«Вождь нашей партии товарищ Сталин назвал писателей „инженерами человеческих душ “. Это название — не только лозунг, не только декларация».
В числе драматургов, создавших произведения неудачные, был назван Илья Сельвинский. В кирпотинском докладе о нем говорилось следующее:
«Отвечающий всем требованиям затейливой техники западного искусства „Пао‑Пао“ Сельвинского не дошёл до читателя. Читатель не принял его, как не принял и театр. При этом простота оказалась много труднее, чем замысловатая сложность, основанная на формалистическом приёме, на так называемом „отстранении “».
В 1934‑ом эти слова воспринимались как обычное критическое замечание в адрес пьесы, которая не удалась. Но нам, знающим, как развивались события дальше, понятно, что в своём докладе генерал от литературы Кирпотин произвёл как бы один из первых пробных выстрелов по «формализму». Массированный «отстрел» писателей‑формалистов был уже не за горами.
Булгаков на съезде не упоминался вообще. Лишь Николай Погодин, доложив делегатам, какие замечательные сюжеты дают писателям перековывающиеся строители Беломорканала и герои челюскинцы, вдруг спросил:
«Почему до сих нор не нашей сцене не показали настоящего классового врага в образе белогвардейских офицеров, белой армии, и остаются только „Дни Турбиных“?»
И это всё! Писательский съезд старательно делал вид, что в стране Советов такого драматурга как Михаил Булгаков не существует.
Но такой драматург существовал. И его продолжали одолевать новые творческие идеи. Елена Сергеевна записывала:
«У М[ихаила] А[фанасьевича] возник план пьесы о Пушкине. Только он считает необходимым пригласить Вересаева для разработки материала. М[ихаил] А[фанасьевич] испытывает к нему благодарность за то, что тот в тяжёлое время сам приехал к М[ихаилу] А[фанасьевичу] и предложил в долг денег. М[ихаил] А[фанасьевич] хочет этим как бы отблагодарить его, а я чувствую, что ничего хорошего не получится. Нет ничего хуже, когда двое работают».
Возникновение «Мастера»
В самом конце лета 1934 года Булгаковых пригласил в гости американский режиссёр Вельс, к которому приехали некоторые его соотечественники, участвовавшие в заокеанской версии «Дней Турбиных». В дневнике Елены Сергеевны появилась запись:
«Жуховицкий — он, конечно, присутствовал — истязал М[ихайла] А[фанасьевича], чтобы он написал декларативное заявление, что он принимает большевизм…
Ох, Жуховицкий!»
2 сентября во МХАТе давали «Дни Турбиных». На спектакль пришли представители американского посольства во главе с послом Буллитом:
«Во втором ряду — Буллит с дочкой… В партере же — Жуховицкий…
Буллит подошёл к нам. Он сказал, что смотрит пьесу в пятый раз, всячески хвалил её…
После спектакля — настойчивое приглашение Жуховицкого ужинать у него».
Через несколько дней по дороге в театр Булгаков встретил на улице мхатовского режиссёра И.Я. Судакова. Поговорили на ходу. Дома Михаил Афанасьевич рассказал об этой встрече жене, и та занесла в дневник поразившие обоих странно‑непонятные слова Ильи Яковлевича:
«Вы знаете, М[ихаил] А[фанасьевич], положение с „Бегом “ очень и очень неплохое. Говорят — ставьте. Очень одобряют и Иосиф Виссарионович и Авель Сафронович. Вот только бы Бубнов не стал мешать (?!)».
Вопросительный и восклицательный знаки, поставленные Еленой Сергеевной в конце высказывания Судакова, свидетельствуют об охватившем Булгаковых недоумении: если постановку одобряют Сталин и Енукидзе, как может ей помешать Бубнов, являвшийся всего лишь наркомом просвещения?
Вечером 9 сентября у Булгаковых собрались гости:
«… московские Турбины, американские Турбины, Жуховицкий, конечно…»
12 сентября:
«Вечером Жуховицкий — просит какие‑то сведения о М[ихаиле] А[фанасьевиче] для Вельса. Вельс хочет писать статью о Булгакове — в Америке».
