Слышу, слышу голос в себе — ничего!»
Для подобного пессимизма были все основания. Дело в том, что репетировавшегося «Мольера» показали Станиславскому. Вот записи из дневника Елена Сергеевны. 5 марта:
«Тяжёлая репетиция у Миши… Пришёл разбитый и взбешённый. Станиславский, вместо того чтобы разбирать игру актёров, стал при актёрах разбирать пьесу».
В том же письме Попову (от 14 марта):
«В присутствии актёров (на пятом году!) он стал мне рассказывать о том, что Мольер гений и как этого гения надо описывать в пьесе.
Актёры хищно обрадовались и стали просить увеличивать им роли.
Мною овладела ярость. Опьянило желание бросить тетрадь, сказать всем: пишите вы сами про гениев и про негениев, а меня не учите, я всё равно не сумею. Я буду лучше играть за вас. Но нельзя, нельзя это сделать! Задавил в себе это, стал защищаться…
Ох, до чего плохо некоторые играют. И в особенности из дам К. И ничего с ней поделать нельзя».
Это письмо дополняет запись из дневника Елены Сергеевны:
«М[ихаил] А[фанасьевич] приходит с репетиций у К. С. измученный. К.С. занимается с актёрами педагогическими этюдами. М[ихаил] А[фанасьевич] взбешён — никакой системы нет и не может быть. Нельзя заставить плохого актёра играть хорошо.
Потом развлекает себя и меня показом, как играет Коренева Мадлену. Надевает мою ночную рубашку, становится на колени и бьёт лбом о пол (сцена в соборе)».
Да, с Булгаковым соскучиться было трудно. Даже «измученный» и «взбешённый», он устраивал дома такие представления, которых ни на одной сцене не увидишь.
А 29 марта пришла неожиданная весть:
«… принесли пакет из американского посольства. Приглашает нас посол на 23 апреля. Приписка внизу золотообрезного картона: фрак или чёрный пиджак.
Надо будет заказать М[ихаилу] А[фанасьевичу] чёрный костюм, у него нет. Какой уж фрак».
11 апреля — очередное явление старого знакомца:
«Утром позвонил Жуховицкий. Когда мы можем назначить день — Боолену (секретарю посла) очень хочется пригласить нас обедать. М[ихаил] А[фанасьевич] вместо ответа пригласил Боолена, Тейера (тоже секретарь) и Жуховицкого к нам сегодня вечером…»
Приглашённые пришли:
«М[ихаил[А[фанасьевич] показал свои фотографии и сказал, что подаёт прошение о заграничных паспортах. Жуховицкий подавился…
Боолен хочет вместе с Жуховицким переводить на английский язык „Зойкину квартиру“».
19 апреля — новая встреча с американцами:
«Обедали у Боолена. Были ещё какие‑то американцы из посольства, Жуховицкий…
На прощание пригласили американцев к себе».
Тем временем к Булгаковым зачастил ещё один «странный» посетитель — молодой актёр Григорий Конский. Во МХАТе у него была общая с Михаилом Афанасьевичем гримёрная. Узнав о намерении драматурга и его жены посетить американское посольство, Конский очень оживился. 9 апреля Елена Сергеевна записала:
«Гриша сказал, что он непременно придёт отправлять нас на посольский вечер, хочет видеть, как всё это будет. Очень заинтересован, почему пригласили».
14 апреля Булгаков сообщал брату в Париж:
«На днях я подаю прошение о разрешении мне заграничной поездки, стараюсь приноровить её к началу осени (август‑сентябрь, октябрь, примерно)».
Один из упомянутых осенних месяцев был отмечен и в небольшой статье, опубликованной в газетах 20 апреля. Её подписали А.М. Горький и ответственный секретарь правления Союза писателей СССР А.С. Щербаков. Литераторы страны Советов призывались к созданию произведений, посвящённых приближавшемуся 20‑летию Октябрьской революции.
Наступил день приёма в американском посольстве, куда была приглашена вся интеллектуальная и политическая элита Москвы:
«Бал у американского посла. М[ихаил] А[фанасьевич] в чёрном костюме… Все во фраках, было только несколько смокингов и пиджаков.
Афиногенов в пиджаке, почему‑то с палкой. Берсенев с Гиацинтовой. Мейерхольд и Райх… Таиров с Коонен. Будённый, Тухачевский, Бухарин в старомодном сюртуке под руку с женой, тоже старомодной. Радек в каком‑то туристском костюме. Бубнов в защитной форме…
Хотели уехать часа в три, американцы не пустили… Около шести мы сели в их посольский кадиллак и поехали домой. Привезла домой громадный букет тюльпанов от Боолена».
Секретарь американского посла Чарльз Боолен (кстати, неплохо говоривший по‑русски) попросил экземпляр «Зойкиной квартиры» для перевода на английский язык. Он стал часто захаживать в гости к Булгаковым, приглашал их в посольство на просмотры фильмов:
«29 апреля.
У нас вечером — жена советника Уайли, Боолен, Тейер, Дюброу и ещё один американец, приятель Боолена, из Риги. Боолен просил разрешения привезти его. И, конечно, Жуховицкий…
Боолен ещё раз попросил дать им „Зойкину“ для перевода на английский. М[ихаил] А[фанасьевич] дал первый акт пока и взял с Жуховицкого расписку в том, что Жуховицкий берёт на себя хлопоты для получения разрешения в соответствующих органах СССР на отправку их за границу».
1 мая — ответный визит: Боолен повёз Михаила Афанасьевича и Елену Сергеевну на вечер к Уайли, советнику посла:
«У Уайли было человек тридцать. Среди них — весёлый турецкий посол, какой‑то французский писатель, только что прилетевший в Союз, и, конечно, барон Штейгер — непременная принадлежность таких вечеров, «наше домашнее ГПУ», как зовёт его, говорят, жена Бубнова.
Были и все наши знакомые секретари Буллита. Шампанское, виски, коньяк… Писатель, оказавшийся кроме того и лётчиком, рассказывал о своих полётах. А потом показывал и очень ловко — карточные фокусы».
«Какой‑то французский писатель» звался Антуаном и носил аристократическую фамилию, которая тогдашним советским людям ровным счётом ничего не говорила: де Сент Экзюпери. Целый вечер два великих писателя провели вместе, и разошлись, так и не поняв, кто есть кто. Только и остались в памяти у Булгаковых рассказы о полётах да ловкие карточные фокусы. Днём 2 мая опять объявился Жуховицкий:
«… принёс перевод договора с Фишером насчёт Англии и Америки на „Дни Турбиных“. Он, конечно, советует Америку исключить. Плохо отзывался о Штейгере».
На следующий день «странный» знакомый позвонил по телефону с не менее странным вопросом:
«— Не знаете, где Боолен?»
13 мая Булгаков написал брату Николаю в Париж:
«Сообщаю тебе, что, с моего разрешения, переводчик, Эммануил Львович Жуховицкий (Москва) совместно с Чарльзом Боолен, Charles Bohlen, секретарём Посольства Соединённых Штатов в Москве, обратившийся ко мне с просьбой перевести „Зойкину квартиру“ на английский язык, эту пьесу на английский язык перевели…
