Из дневника Елены Сергеевны:
«Конец пребывания в Синопе был испорчен Горчаковым. М[ихаил] А[фанасьевич] отказался переделывать „Мольера “… Затем произошёл разговор о „Виндзорских“, который переполнил чашу. Горчаков сказал, что М.А. Булгаков будет делать перевод впустую, если он, Горчаков, не будет давать указания, как перевести… М[ихаил] А[фанасьевич] бросил работу. С этим мы приехали в Москву».
В Москве к Булгакову вновь зачастили представители Большого театра.
9 сентября:
«Вечером — композитор Потоцкий и режиссёр из Большого Театра Шарашидзе… стали просить о новом либретто».
14 сентября:
«Поздно приехали Самосуд, Потоцкий и Шарашидзе… Самосуд говорит: „Ну, когда приедете писать договор, — завтра, послезавтра?“…М[ихаил] А[фанасьевич] говорит, что не знает, что делать, не придётся ли бросить МХАТ… Самосуд сказал: „Мы Вас возьмём на любую должность“».
На следующий день Булгаков написал заявление о своём отказе служить во МХАТе. Елена Сергеевна вспоминала впоследствии:
«М[ихаил] А[фанасьевич] говорил мне, что это письмо в МХАТ он написал с каким‑то даже сладострастием».
Булгаковы поехали в театр и «оставили письмо курьерше». Вересаеву Булгаков сообщил 2 октября:
«Из Художественного театра я ушёл. Мне тяжело работать там, где погубили „Мольера “. Договор на перевод „Виндзорских“ я выполнять отказался.
Тесно мне стало в проезде Художественного театра, довольно фокусничали со мной!»
Оперный театр
В конце сентября 1936 года Илья Сельвинский закончил самую объёмную свою поэму — «Челюскиниану», посвящённую рейду ставшего всемирно известным ледокола по Северному морскому пути. Особой своей удачей поэт считал строки о Сталине, которому была посвящена заключительная треть поэмы.
«… есть вожди — диалектики власти,
Всем рыданьям раскрывши грудь,
Они возбуждают грёзы о счастье,
Ищут для них проходимый путь».
Для Булгакова начавшаяся осень была юбилейной: 5 октября исполнялось ровно десять лет со дня первого представления «Дней Турбиных».
А из МХАТа — ни звука. Словно там напрочь забыли об этом знаменательном событии. Юбилей «Турбиных» так и прошёл никем не отмеченный, ни один человек из Художественного театра не позвонил, не поздравил, не вспомнил. Елена Сергеевна записывала:
«М[ихаил] А[фанасьевич] настроен тяжело… Мучительные мысли у М[ихаила] А[фанасьевича] — ему нельзя работать».
Не радовали даже приятные новости из‑за рубежа:
«Звонил Уманский из Литературного агентства: „Мёртвые души“ куплены во все англоговорящие страны. «Турбины» проданы в Норвегию. Кроме того, „Турбины „пойдут в этом сезоне в Лондоне, — последнее он прочитал в заметке в одной английской газете».
Впрочем, очень скоро у Булгакова начался отсчёт «нового» этапа жизни: с октября он стал работать в Большом театре. Оперным либреттистом.
Все дела со МХАТом, казалось, были порваны окончательно. Но прошлое изредка всё же напоминало о себе. Так, позвонила сестра жены, Ольга Бокшанская, которая сообщила, что в мхатовской дирекции ведутся разговоры о возможном возобновлении «Мольера». В связи с этим 19 ноября Елена Сергеевна записала:
«Между прочим, я вспомнила, что вскоре после снятия „Мольера “… будто Сталин сказал: „Что это опять у Булгакова пьесу сняли? Жаль — талантливый автор “».
Весьма вероятно. Иначе трудно объяснить все эти разговоры и предложения возобновления».
17 октября пришла телеграмма из Ленинграда от Бориса Асафьева:
«Вчера шестнадцатого кончил нашу оперу».
Через месяц, 15 ноября, Елена Сергеевна записала:
«Были на „Бахчисарайском фонтане“. После спектакля М[ихаил] А[фанасьевич] остался на торжественный вечер. Самосуд предложил ему рассказать Керженцеву содержание „Минина“, и до половины третьего ночи в кабинете при ложе дирекции М[ихаил] А[фанасьевич] рассказывал Керженцеву не только „Минина“, но и „Чёрноеморе“».
Между тем театральная общественность опального драматурга не забывала, его вспоминали по любому поводу В частности, Булгаковым рассказали, что когда 16 ноября в Камерном театре громили спектакль по пьесе Демьяна Бедного «Богатыри», Керженцев, также принимавший участие в том «погроме», вспомнил и о Булгакове, заявив:
«„Багровый остров“ — это пасквиль на диктатуру пролетариата».
21 ноября коллектив Камерного театра продолжил дискуссию. О том, какие страсти кипели на том собрании, можно судить по дошедшей до наших дней стенограмме:
«ЧАПЛЫГИН. В 1927 году контрреволюционная троцкистско‑зиновьевская банда открыто выступила против партии. В это время Камерный театр ставит „Заговор равных“. В 1928 году — „Багровый остров“, где в очень нехорошей форме даётся наша советская действительность, где попугай кричит в клетке: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь! “»…
ТЕНИН. Все театры страдают природой одних и тех же недостатков. Все эти „Мольеры“ в Художественном театре…»
Булгаковские произведения поминали всюду И везде — недобрым словом.
А двери американского посольства для Булгаковых были по‑прежнему распахнуты настежь, и супругов продолжали гостеприимно приглашать на приёмы и вечера.
И, конечно же, Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна стали завсегдатаями Большого театра — на оперы и балеты они ходили теперь постоянно.
Было ещё одно занятие, к которому относились со вниманием:
«Массируемся ежедневно, это помогает нашим нервам».
Кроме того:
«Разговариваем о своей страшной жизни, читаем газеты…»
В это время Евгений Шиловский, отыграв свадьбу, начинал новую жизнь с молодой женой Марианной. Единственное неудобство для новобрачных состояло в том, что жить приходилось как бы в коммуналке. Ведь когда Елена Сергеевна ушла к Булгакову, в шикарной квартире на Ржевском осталась её сестра Ольга Бокшанская. Да не одна, а вместе с мужем, актёром МХАТа Евгением Калужским. Марианна Толстая, привыкшая к просторным апартаментам отца, с подобной ситуацией мириться не захотела. И обстановка в квартире, где проживали две супружеские пары, начала обостряться.
28 ноября вместе с дирижёром А.Ш. Мелик‑Пашаевым Булгаков поехал в Ленинград — в свою первую командировку от Большого театра. Предстояло прослушать музыку, которую написал Асафьев.
Через три дня Елена Сергеевна записала:
«1/XII. Приехал. Ленинград произвёл на него самое удручающее впечатление… Единственным светлым моментом было слушание оперы. Асафьев, по словам М[ихаила] А[фанасьевича], играет необычайно сильно, выразительно… М[ихаилу] А[фанасьевичу] страшно понравилась и музыка и то, как Асафьев её исполнял».
