Выставление Лиходеева из собственной квартиры очень напоминает высылку Троцкого из Москвы, о которой даже в булгаковском дневнике упоминается. В последней редакции романа изгнанный из Москвы Лиходеев оказывается в Ялте, в более ранних вариантах местом лиходеевской «ссылки» назван Владикавказ.
Фамилии подчинённых С.Б. Лиходеева и соратников Л.Д. Троцкого тоже очень созвучны. В театре Варьете пропавшего Степана Богдановича заменили финансовый директор Римский (первым заместителем Троцкого был Склянский) и администратор Вареиуха (первым главнокомандующим Красной армии был Вацетис).
Берлиоз и Лиходеев — это Ленин и Троцкий. Вот кто проживал в той престижно‑властной «квартире», в которой рвалась обосноваться нечистая сила.
Но если Булгаков подчёркнуто называет её «нехорошей», значит, в романе должна существовать и некая жилплощадь, в характеристике которой отсутствует приставка «не».
«Хорошая» квартира
В противовес «нехорошей» квартире, которую оккупировали Воланд и его подручные, в «Мастере и Маргарите» описано некое совершенно великолепнейшее место, куда попадают те персонажи романа, у кого в жизни возникают всяческие «неувязки».
Одним из первых в этот замечательный уголок был доставлен поэт Бездомный. Однако, оглядевшись, он с удивлением обнаруживает, что «хорошая» квартира является самым обычным… сумасшедшим домом.
Впрочем, можно ли про этот «дом» сказать, что он является «обычным»? Ни в коем случае! Бездомного доставили в приёмную «знаменитой психиатрической клиники, недавно отстроенной под Москвой на берегу реки».
Что же это за клиника такая, пациенты которой коротают время в отдельных палатах «с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого‑то светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце»?
Что это за клиника, пациенты которой спят в «чистейшей, мягкой и удобной кровати»?
Что это за клиника, где в каждой палате имеется «балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом её берегу — весёлый сосновый бор»?
Что это за клиника, главный врач которой очаровывает пациентов своими «очень пронзительными глазами и вежливыми манерами»?
Что это за клиника, оборудованная так, что ничего подобного шет нигде и за границей», а по части комфорта в которой «гораздо лучше», чем в престижной московской гостинице «Метрополь»?
Что это за клиника такая, которую не только «учёные и врачи специально приезжают осматривать», но в ней ещё «каждый день интуристы бывают»?
Может быть, описанная Булгаковым больница — всего лишь плод его писательской фантазии? Некий образец, идеал, любовно вырисованный бывшим медиком, «.лекарем с отличием»?.. Подобному предположению мешает одно небольшое обстоятельство, а именно: фамилия главного врача. В «Мастере и Маргарите» психиатрической клиникой заведует профессор Стравинский.
Для чего этому персонажу дана фамилия всемирно известного человека? И вновь, заметим, композитора. Что это — невинная писательская шутка?
Нет, тоже очередной намёк.
Совсем не случайно главного врача психбольницы и главу Массолита как бы роднит знаменитость их фамилий. Получается, что оба состоят в одной «композиторской» команде и руководят «родственными» учреждениями.
Существовало ли в СССР властное ведомство, которое возглавлял бы человек с «композиторской» фамилией?
Существовало.
В 30‑х годах у всех на устах был композитор И. И. Дзержинский, автор популярных тогда опер «Тихий Дон», «Поднятая целина», «Волочаевские дни». И ещё. Михаил Афанасьевич на всю жизнь запомнил фамилию оперативника, проводившего обыск в Чистом (Обуховом) переулке — Врачёв. Вот почему не может быть никакого сомнения в том, что, описывая прелести образцовой психлечебницы с её обаятельными «врачами», писатель имел в виду зловещую Лубянку. А в главном «враче» сумасшедшего дома Стравинском соединил пронзительный взгляд Дзержинского с вежливыми манерами его преемника Менжинского.
Вот в какое «замечательное» место собратья по перу упекли поэта Ивана Бездомного.
Новая дьяволиада
Слабевший день ото дня Булгаков продолжал вносить поправки в свой последний роман.
24 января 1940 года Елена Сергеевна записала в дневник:
«Жалуется на сердце. Часов в восемь вышли на улицу, но сразу вернулись — не мог, устал».
1 февраля, вспомнив, что бывший муж Елены Сергеевны, Евгений Шиловский, человек военный, Булгаков спросил жену:
«Ты можешь достать у Евгения револьвер?».
Револьвер она, конечно же, не достала. Но записи под диктовку добавлений и исправлений к роману о дьяволе всё равно продолжались. Эта работа шла до середины февраля, когда Булгаков…
«… сделал ещё вставки в первую часть — я читала ему. Но когда перешли ко второй, и я стала читать про похороны Берлиоза, он начал было править, а потом вдруг сказал:
— Ну, ладно, хватит, пожалуй.
И больше уже не просил меня читать».
Запись от 19 февраля:
«У Миши очень тяжёлое состояние — третий день уже. Углублён в свои мысли, смотрит на окружающих отчуждёнными глазами. К физическим страданиям прибавились духовные — или, вернее, они привели к такому болезненному душевному состоянию».
Впоследствии Елена Сергеевна вспоминала:
«Умирая, он говорил:
— Может быть, это и правильно… Что я мог бы написать после „Мастера „?»
А ведь всего несколько лет назад, сочиняя «Жизнь господина де Мольера», Булгаков с горечью признавался:
«… никогда в жизни мне не удавалось написать ничего, что доставило бы мне хотя бы крошечное удовольствие».
И вот его заветная мечта осуществилась — написан роман, который и самому автору и всем, кому довелось услышать написанное, доставлял «удовольствие», притом громадное.
Последний раз Булгаков читал его небольшой группе друзей, среди которых были завлит МХАТа П.А. Марков и драматург А.М. Файко. Чтение происходило за три месяца до начала роковой болезни. 14 мая 1939 года (как раз накануне своего 48‑летия) Михаил Афанасьевич читку завершил. И с улыбкой сказал слушателям, что собирается подавать роман в Главлит и в издательство — для напечатания.
Впечатление книга произвела ошеломляющее… На следующий день Елена Сергеевна записала:
«Последние главы слушали почему‑то закоченев. Всё их испугало. Паша в коридоре меня испуганно уверял, что пи в коем случае подавать нельзя — ужасные последствия могут быть…
Звонил и заходил Файко — и говорит, что роман пленителен и тревожащ. Что хочет много спрашивать, говорить о нём».
