Таким образом, и всё то, что связано со смертью мастера, является аллегорическим пересказом обстоятельств кончины профессора богословия Афанасия Булгакова.
На печальное сообщение фельдшерицы Иван Бездомный отреагировал довольно удивительным образом. Он…
«… многозначительно поднял палец и сказал:
— Я так и знал! Я уверяю вас, Прасковья Фёдоровна, что сейчас в городе ещё скончался один человек. Я даже знаю, кто, — тут Иванушка таинственно улыбнулся, — это женщина».
Бездомный имел в виду Маргариту. Её смерть в романе будем считать третьей.
Но неужели не было альтернативы тем трагедиям, что привели мастера сначала в «дом скорби», а затем и к летальному исходу?
Была.
И она изложена в романе о Понтии Пилате.
Снова Пилат
Приглядимся к прокуратору Иудеи ещё раз. Перед нами человек, страдающий от жутких головных болей. Единственно близкое ему существо носит имя Байга. Он очень одинок, и это сразу заметил Иешуа, сказав:
«Беда в том…, что ты слишком замкнут… Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку».
А начальнику тайной стражи, который делал доклад прокуратору, вдруг показалось…
«… показалось, что на него глядят четыре глаза — собачьи и волчьи».
Чьими характерными чертами наделён этот персонаж?
Догадаться нетрудно — булгаковскими! Ведь это у Михаила Булгакова постоянно болела голова. Это он придумал самому близкому своему человеку, жене, ласковое прозвище Банга‑Любанга. Это он называл себя «одиноким литературным волком ».
Что же получается? Что и в образе прокуратора Понтия Пилата Булгаков вывел самого себя?
Но зачем?
Чтобы попытаться помочь.
Кому?
В романе об этом сказано так: прокуратор…
«… пойдёт на всё, чтобы спасти от казни решительно ни в чём не виноватого безумного мечтателя и врача».
Пилат убеждён, что идеалист‑мечтатель Иешуа «безумен». Прокуратору показалось, что бродячий философ является ещё и лекарем. Но почему‑то слова, произнесённые Пилатом, хочется истолковать так, что грозный правитель Иудеи намерен «спасти от казни» не одного человека, а двоих: «.мечтателя и врача».
Вновь складывается впечатление, что Булгаков имеет здесь в виду свои самые сокровенные чаяния. Всю жизнь в его душе жило желание спасти от карающей руки слепого рока своего мечтателя‑отца. И было такое же страстное желание отвести безжалостный меч судьбы от самого себя, от «.лекаря с отличием». Для того и принял он облик грозного правителя Иудеи, чтобы свершить чудо.
Но богам не по душе незапланированное исцеление, и они насылают на Пилата жуткую головную боль. Что ему остаётся делать? Только горестно восклицать, обратившись к небу:
«О, боги, боги, за что вы наказываете меня?..»
Но стоп! Если Понтий Пилат — это Михаил Булгаков, то кто же тогда послужил прообразом Иешуа? Неужели?..
Вспомним, с чего начинается вторая глава «Мастера и Маргариты»!
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана …»
Вот он — зашифрованный след! «Четырнадцатого числа»! «Весеннего месяца писана»! Что это за дата?
Нисан — первый месяц еврейского календаря, месяц возрождения, про который в священных книгах сказано:
«В Нисан наших праотцев спасли от египетского рабства, и мы также будем спасены в Нисан».
Нисан — время необыкновенное, это пора чудес. Древние мудрецы говорили, что не случайно в названии месяца нисана (первого весеннего, возвещающего о пробуждении природы) присутствуют две буквы «н» («нун»)! Именно поэтому нисан — это «нисей нисим», то есть «чудо чудес».
А что означает «четырнадцатое число», которое выбрал для своего повествования Булгаков?
Для него это особый день. Ведь именно 14‑го нисана (а если по‑нашему календарю, то 14‑го марта) скончался Афанасий Иванович Булгаков, его отец.
В этот же день расстаётся с жизнью и Иешуа Га‑Ноцри. На кресте. Это уже четвёртая по счёту смерть в булгаковском романе. После своей мученической кончины иудейский проповедник обретает бессмертие. А имя Афанасий в переводе с древнегреческого как раз и означает «бессмертный».
Таким образом, киевского профессора богословия с полным основанием можно считать прообразом библейского философа Иешуа. А сам роман о Понтии Пилате — это предпринятая Михаилом Булгаковым очередная попытка спасти (хотя бы таким способом) своего отца. Писатель в очередной раз пытается помешать злому року перерезать тот волосок, на котором подвешена жизнь дорогого ему человека.
Видимо, перед смертью отец говорил встревоженному сыну о бессмысленности подобных попыток. Спасти того, чьей судьбой давно уже распорядились свыше, невозможно. Вот Иешуа (Афанасий Булгаков) и говорит Пилату (своему сыну Михаилу):
«… согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил».
Вероятно, Афанасий Иванович высказывал и какие‑то другие мысли. Среди них могли быть и такие, что шли вразрез с устоявшимися традициями. Кто знает, может быть, именно профессор богословия и произнёс те самые слова, которые годы спустя его сын вложит в уста Иешуа:
«… всякая власть является насилием над людьми и… настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какоё‑либо иной власти. Человек перейдёт в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть»?
Когда подобные мысли высказывает тот, кто отходит в мир иной, то есть человек, которому уже нечего и некого в этом мире бояться, значит, в них заключена доля истины. Но в булгаковской семье к властям всегда относились исключительно лояльно. Слова отца должны были потрясти сына. И заставить задуматься над вопросом: может ли тот, кто говорит такое, надеяться на благосклонную поддержку Всевышнего…
Точно так же будет ошеломлён и Понтий Пилат, когда услышит чересчур смелое высказывание Иешуа.
«Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспалённые, в красных жилках белки глаз и сказал:
— Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты?»
Вот тогда‑то Булгаков (рукою прокуратора) и «утверждает смертный приговор»… Он вынужден это сделать.
Но Пилат всё равно надеется спасти обречённого проповедника — ведь ему известно, что «согласно обычаю» одного из преступников полагается «отпустить на свободу» в честь «великого праздника пасхи».
