Придирки и требования запретить «Зойкину квартиру» возникли значительно позднее. Даже Л.Е. Белозёрская с неподдельным недоумением писала о судьбе этой пьесы:
«Положив руку на сердце, не могу понять, в чём её криминал, почему её запретили».
А не стали ли причиной гонения на «Зойкину квартиру» те подозрительные «маски», что носили её герои? Что если кто‑то из влиятельных критиков приподнял одну из этих «масок» и увидел под нею совсем иное лицо?
О том, кого и как прикрывают «маски» в булгаковских повестях, мы уже знаем. Теперь же они — по словам самого драматурга — стали прикрывать лица «дельцов нэпманского пошиба».
Что же это за «дельцы»?
У одного из них «пошиб» явно не нэпманский, а политический. Речь идёт о Гусе‑Ремонтном.
Дальневосточный «гусь»
Современники Булгакова двух персонажей «Зойкиной квартиры» — Гуся‑Ремонтного и его пассию Аллу Вадимовну — должны были узнать сразу. Ещё бы, сама власть настойчиво рекомендовала подвергнуть осмеянию колоритную парочку, наделавшую тогда много шума. За давностью лет история эта основательно подзабыта, поэтому поговорим о ней поподробнее.
Всё началось с того, что в 1921 году Ленин, искавший себе верных сподвижников, пригласил в Москву А.М. Краснощёкова, главу правительства и министра иностранных дел Дальневосточной Республики. Точнее, бывшего главу и бывшего министра, поскольку к тому времени Александр Михайлович всех своих высоких постов успел уже лишиться.
Краснощёков (он же Фроим‑Юдка Мовшев Краснощёк, он же Абрам Моисеевич Тобинсон) родился и вырос в украинском городе Чернобыле. К подпольной антиправительственной деятельности энергичного паренька привлёк его земляк Моисей Урицкий, будущий глава ВЧК Петрограда. В 1902 году юный социал‑демократ эмигрировал из России и осел за океаном. Окончив чикагский университет, долгое время работал в американских профсоюзах. После Октябрьской революции вернулся в Россию и занялся активной политической деятельностью.
Своей образованностью и солидным международным опытом Краснощёков выгодно отличался от многих других соратников Ильича. Вот Ленин и назначил его заместителем народного комиссара финансов и поставил во главе одного из советских банков.
Столь стремительный взлёт «чужака» с Дальнего Востока не на шутку встревожил большевистскую партийно‑государственную элиту. В опытном и деятельном политике старая кремлёвская гвардия почувствовала конкурента, притом весьма опасного. Встревоженные вожди затаились и принялись ждать, когда ленинский выдвиженец сделает неверный шаг.
Ожидание было недолгим, потому как вскоре Александр Михайлович влюбился. В одну из самых коварных и авантюрных женщин тогдашней Москвы — в небезызвестную Лилю Брик, законную супругу Осипа Брика и возлюбленную его приятеля Владимира Маяковского.
Заместитель наркома ухаживал шикарно — на западный манер. Он дарил своей даме дорогие подарки, водил её по театрам и ресторанам. Об этом Булгаков даже фельетон написал, подробно изобразив в нём, как ублажал свою даму влюблённый замнаркома:
«Из главного зала перешли в половину второго в кабинеты. Цыгане пели… 50 червонцев шваркнул за зеркало!..
Две гитары за стеной…
Яша сказал, что ты, говорит, её должен как королеву одевать. Постыдился бы мне, марксисту, такие слова… Ей, говорит, кольцо… Сам ездил на Кузнецкий, купил… 3 карата. Все оглядываются. Ну, не знаю, что будет».
О том, «что будет», стало известно очень скоро: в сентябре 1923 года Краснощёкова арестовали.
Приведём ещё раз (в более полном виде) уже цитировавшийся нами отрывок из дневника Булгакова. 25 сентября 1923 года он записал:
«Вчера узнал, что в Москве раскрыт заговор. Взяты: в числе прочих Богданов, председатель] ВСНХ! И Краснощёков, предс[едатель] Промбанка! И коммунисты!.. Чего хочет вся эта братия — неизвестно, но, как мне сообщила одна к[оммунистка], заговор „левый “ (!) — против НЭПа!»
Больше года велось следствие. Затем состоялся суд. Краснощёкова приговорили к шести годам тюремного заключения.
Впрочем, вскоре он вышел на свободу, но в большую политику вернуться уже не смог — мешала подмоченная репутация.
Краснощёковский загул описан Булгаковым в фельетоне «Белобрысова книжка», напечатанном 26 марта 1924 года в газете «Накануне». В нём рассказывается о том, как назначенный директором банка член партии Семён Яковлевич Белобрысов привлёк к коммерческим делам своего брата‑одессита по имени Яша, как семейный бизнес потерпел фиаско, и как братьев арестовали. Приведём ещё один отрывок:
«13 числа.
Взяли ночью…
Принимая во внимание моё происхождение, могут меня так шандарахнуть…
Гори, моя звезда… И ночь… Луна… И на штыке у часового горит полночная луна».
В булгаковском фельетоне никого не обличался и не осуждался. В нём просто описывалось, как двое граждан захотели пожить красиво, и что из этого получилось.
Зато молодой драматург Борис Ромашов (явно по заказу свыше) на ту же тему оперативно сочинил пьесу «Воздушный пирог». В ней не только высмеивался бурный роман высокопоставленного советского чиновника и девицы широких взглядов и потребностей, но эти герои ещё безжалостно обличались, осуждались и предавались анафеме. Следствие по делу Краснощёкова только разворачивалось, а пьеса уже была готова. Премьеру (в московском театре Революции) приурочили к началу суда. Столичная публика валом валила на спектакль, чтобы посмотреть, как разделывают под орех оскандалившуюся парочку.
Отголоски той шумной истории попали и в «Зойкину квартиру», став канвой лирической линии пьесы. Александр Краснощёков и Лиля Брик предстали в ней под масками Гуся‑Ремонтного и Аллы Вадимовны.
Но стал бы Булгаков так незатейливо использовать сюжет, сполна отработанный кем‑то другим? Конечно же, нет! Захватывающий любовный детектив понадобился ему для того, чтобы краснощёковская «маска» отвлекла на себя внимание. Чтобы дотошные церберы‑кураторы не заметили в его пьесе нечто такого, что могло бы вызвать у них хоть какие‑то подозрения.
Кого же на этот раз так тщательно пытался скрыть драматург?
Замаскированный граф
Вновь приглядимся к персонажам «Зойкиной квартиры».
Если, как мы предположили, Гусь‑Ремонтный — это Александр Михайлович Краснощёков, то скандал, устроенный им в зойкиных апартаментах, можно с полным правом назвать происшествием во властных структурах. Склочная ссора вспыхнула не в обычной коммуналке, а в весьма высокопоставленной квартире очень большого дома.
По «Дням Турбиных» мы уже знаем, какую именно квартиру имеет в виду Булгаков. На этот раз он дал её обитателям новые имена. И надел на них новые маски.
