Если пьеса не написана на непосредственно революционную тему, если белые и буржуазия обнаруживают кое‑какие положительные свойства (не насилуют женщин, не крадут, рассуждают о благе общества, и т. п.), если красные показаны в сероватых тонах, и если пьеса не оканчивается „хорошим „концом, то такая пьеса рискует быть объявленной „несоветской“.
Ярким примером такого роды оценок может служить судьба пьесы „Бег“. Этой пьесе ставятся в вину следующие преступления:
1. Имя автора — Булгаков. Так и говорят: это тот, который сочинил „Дни Турбиных“ и „Зойкину квартиру“. Нам „булгаковщины“ не надо!..»
Перечислив ещё пять преступлений, найденных в «Беге» реперткомовцами, Свидерский подводил итог:
«На заседаниях Художественного совета Главреперткома делаются заявления, что мы „так выросли“, что можем обойтись продукцией „своих“ драматургов, и нам не надо продукции драматургов „не наших“. Чудовищность такого рода заявления очевидна».
9 октября 1928 года в Московском Художественном театре состоялась очередная читка «Бега». На ней присутствовали А.М. Горький и А.И. Свидерский. Во время обсуждения Алексей Максимович активно поддержал Булгакова, в частности, сказав:
«Когда автор здесь читал, слушатели — и слушатели искушённые! — смеялись. Это доказывает, что пьеса очень ловко сделана…
„Бег“ — великолепная вещь, которая будет иметь анафемский успех, уверяю вас».
Выступил в защиту «Бега» и Свидерский, который заявил:
«Если пьеса художественна, то мы, как марксисты, должны считать её советской. Термин „советская“ и „антисоветская “ пьеса надо отставить».
Даже партаппаратчик Платон Керженцев дрогнул, заявив:
«Если „Бег“ разрешат, то надо отнять его у МХТа и передать театру Вахтангова, который сумеет поставить его пореволюционному».
Впрочем, к этому предложению не прислушались. Немирович‑Данченко, завершая обсуждение, высказался так:
«Когда Главрепертком увидит пьесу на сцене, возражать против её постановки едва ли будет».
Через несколько дней начал свою работу пленум ЦК Всерабис (Всесоюзного объединения работников искусств). Выступивший на нём Алексей Свидерский повторил ещё раз:
«Из всех прочитанных мною пьес лучшая пьеса — „Бег “, которая содержит в себе элементы художественности. Если она будет поставлена, она произведёт сильнейшее впечатление».
Заступничество столь уважаемых людей произвело впечатление на цензоров, и запрет с пьесы был снят. 10 октября 1928 года театр приступил к репетициям. На следующий день «Правда» сообщила:
«МХАТ принял к постановке „Бег“ Булгакова».
Обрадованный Булгаков тотчас заключил договор на «Бег» с Ленинградским Большим драматическим театром и отправился по делам в Тифлис. С дороги (где‑то после Харькова) послал жене открытку:
«Дорогой Любая,
я проснулся от предчувствия под Белгородом. И точно: в Белгороде мой международный вагон выкинули к чёрту, т. к. треснул в нём болт. И я еду в другом не международном вагоне. Всю ночь испортили…»
Несмотря на явное пессимистическое содержание открытки, чувствуется, что настроение у Булгакова приподнятое, всё происходящее с ним он воспринимает с юмором. Разрешение «Бега» повлияло на писателя благотворно.
О том, как признание второй «белой» булгаковской пьесы встретила общественность, хорошо видно из агентурной сводки, присланной из Ленинграда:
«… газетная заметка о том, что пьеса „Бег“ была зачитана в Художественном театре и произвела положительное впечатление и на Горького, и на Свидерского, вызвала в Ленинграде своего рода сенсацию.
В лит[ературных] и театр[альных] кругах только и разговоров, что об этой пьесе. Резюмируя отдельные взгляды на разговоры, можно с несомненностью утверждать, что независимо от процента антисоветской дозы пьесы „Бег“ её постановку можно рассматривать как торжество и своеобразную победу антисоветски настроенных кругов.
Кроме того, пришлось слышать, что в Москве к „Бегу „не все относятся положительно, что у пьесы есть серьёзные противники…
В самый последний момент распространился слух, что пьеса „Бег“ будет разрешена только в Москве и ни в коем случае в провинции».
О «серьёзных противниках» булгаковской пьесы агент‑осведомитель сообщал правду — Главрепертком не желал признавать своё поражение. И как только 13 октября Горький (по настоянию врачей) покинул Москву, чтобы вернуться в Италию, «противники» начали действовать. 15 октября в ЦК партии был направлен донос:
«Совершенно секретно
ЦК В КП (б)
отдел агитации и пропаганды
Доводим до Вашего сведения, что руководитель Главискусства Свидерский дал следующую оценку реакционной эмигрантской пьесе Булгакова „Бег“: Это, сказал он, лучшая из всех прочитанных мною пьес. Постановка её будет иметь большое значение…
На заседании коллегии, в присутствии беспартийной части аппарата Главискусства, представителей МХАТ‑1 и газетных корреспондентов тов. Свидерский заявил, что Главрепертком «душит творчество авторов» и «своими бюрократическими методами регулирования обостряет репертуарный кризис».
Председатель Главреперткома Фёдор Раскольников».
В.И. Лосев, составитель книги «Михаил Булгаков. Дневник. Письма», так рассказывал о дальнейших событиях:
«22 октября Главрепертком подтвердил своё майское решение о запрещении пьесы. Мнение Свидерского не было принято во внимание, хотя он заявил, что „Бег „окажется лучшим спектаклем в сезоне».
Даже сообщение мхатовского режиссёра Ильи Судакова (он должен был ставить «Бег») о том, что он читал пьесу «в очень высокой аудитории, где пьеса нашла другую оценку», не повлияло на позиции цензоров. Атмосфера на заседании была «совершенно кровожадной».
Вновь обратимся к комментариям В.И. Лосева:
«Лидеры РАППа — Л. Авербах, В. Киршон, П. Новицкий,
А. Орлинский и другие — задавали тон на обсуждении и определили ход заседания. Отрицательное решение Главреперткома по пьесе послужило сигналом прессе к массированной атаке на её автора и на МХАТ…».
И, как по команде, антибулгаковская кампания стала вновь набирать обороты.
23 октября «Комсомольская правда» опубликовала статью под заголовком «Бег назад должен быть остановлен». От «Комсомолки» не отставали другие газеты, в которых булгаковский «Бег» громили Л. Авербах, В. Киршон, О. Литовский, Р. Пикель, Г. Рыклин, Ф. Раскольников и многие, многие другие.
Агенты‑осведомители доносили по начальству о настроениях среди литераторов и артистов. Так, в одной из агентурных сводок, написанных 31 октября 1928 года, говорилось:
