Открывает «Кабалу святош» двустишье на французском языке. Тут же в сноске даётся его перевод:
«Нет ничего, чего бы недоставало для его славы,
Его недоставало для нашей славы».
О ком эти слова? Разумеется, о Мольере. Но ведь в равной степени их можно отнести и к любому другому писателю, который, создав немало «славных» произведений, вынужден под давлением злобных сил замолчать.
Иными словами, получается, что Булгаков имел в виду самого себя?
Этот вопрос сразу возникал у каждого, кто прочитывал или выслушивал «Кабалу святош».
От эпиграфа перейдём к пьесе. Она начинается с того, что в театре Мольера появляется король, и великий драматург обращается к монарху с льстивой речью:
«МОЛЬЕР. Ваше Величество. Светлейший государь… Актёры труппы Господина, всевернейшие и всеподданнейшие слуги ваши, поручили мне благодарить вас за ту неслыханную честь, которую вы оказали нам, посетив наш театр…
Вы несёте для нас королевское бремя.
Я — комедиант, — ничтожная роль.
Но я славен уж тем, что играл в твоё время,
Людовик!..
Великий!!.. (повышает голос)
Французский!!., (кричит)
Король!!., (бросает шляпу в воздух)»
Мольер угодничает, но делает это не без умысла. Роль шута ему необходима для того чтобы иметь возможность работать — писать пьесы и ставить их в театре. Ведь желающих лишить его этой возможности предостаточно. Если они победят, великий драматург будет опозорен, и его жизнь закончится:
«МОЛЬЕР…. у меня уже появились морщины, я начинаю седеть. Я окружён врагами, и позор убьёт меня».
Кто же они — враги Мольера? Вот один из них, отец Варфоломей, пришедший к королю с жалобой на крамольного драматурга:
«… появляется отец Варфоломей. Во‑первых, он босой, во‑вторых, лохмат, подпоясан верёвкой, глаза безумные.
ВАРФОЛОМЕЙ (приплясывая, поёт). Мы полоумны во Христе!.. Славнейший царь мира. Я пришёл к тебе, чтобы сообщить, что у тебя в государстве появился антихрист.
У придворных на лицах отупение.
Безбожник, ядовитый червь, грызущий подножие твоего трона, носит имя Жан‑Батист Мольер. Сожги его, вместе с его богомерзким творением „Тартюф“, на площади. Весь мир верных сыновей церкви требует этого».
Вроде бы вполне невинный эпизод, воспроизводящий нравы, царившие во времена абсолютизма. Но стоит заменить «церковь» на «партию», «Христа» на «Маркса», «Тартюфа» на «Дни Турбиных», «Мольера» на «Булгакова», а «славнейшего царя» на «генерального секретаря», как XVII век мгновенно превратится в век ХХ‑ый. А преследование французского комедиографа религиозными святошами — в травлю советского драматурга Булгакова партийными ортодоксами.
Впрочем, и без этих «замен» намёки на современность видны в пьесе невооружённым глазом.
Так, действие второе начинается с того, что маркиз де Лессак играет в карты с королём Людовиком. Казалось бы, что тут особенного? Обычная житейская сцена. Но в 1929 году она воспринималась как намёк, поскольку у всех в памяти свежи были слова Горького (уже приводившиеся нами):
«Наше правительство? Лодыри! В подкидного дурака играют!»
Во время этой игры:
«Сидит один Людовик, все остальные стоят… за креслом стоит Одноглазый, ведёт игру короля».
Кто он — этот «одноглазый» персонаж? В списке действующих лиц пьесы он представлен так:
«Маркиз д’Орсиньи, дуэлянт, но кличке „Одноглазый “ „Помолись!“.
Слово «кличка» в этом представлении явно призвано было напомнить современникам Булгакова о кличках партийных. Но почему у маркиза они такие странные?
В древнегреческих мифах существо с одним глазом зовётся цикло пом. Вглядимся в слова: «Ц иК лоп», «О дноглазый», «П омолись»! Не правда ли, знакомое сочетание букв: Ц, К, О и П! Они встречались нам, когда речь заходила о Керженцеве, ответственном работнике О т дела А гитации и П ропаганды ЦК (ОАП ЦК). Кстати, не его ли запечатлел драматург в образе одноглазого дуэлянта?
Подобное «копание» в буквах кому‑то может показаться занятием абсолютно никчёмным. А уж поиски в них какого‑то тайного смысла могут и вовсе вызвать подозрения, что у самого «искателя» фантазия разыгралась настолько сильно, что начала слегка «зашкаливать».
«Диагноз» этот был бы абсолютно справедливым, если бы через два года Илья Сельвинский не написал пьесу «Пао‑Пао», главным героем которой была обезьяна по кличке Пао. А ПАО — это (в перевёрнутом виде) всё та же аббревиатура О тдела А гитации и П ропаганды ЦК ВКП(б). Неужели это тоже случайность? Не слишком ли много «случайных» совпадений, обнаруживаемых вокруг партийного органа, досаждавшего тогда очень многим?
Но вернёмся к «Кабале святош». Аббревиатура названия пьесы — «К.С.» — идентична инициалам вождя. Ведь это в 30‑х годах Сталин стал для всех Иосифом Виссарионовичем. В 20‑е же годы его ещё продолжали называть кличкой, сохранившейся со времён подполья — К оба С талин. Те же К.С., что и в названии пьесы. Да и сами слова «Коба» и «Кабала» очень созвучны.
Один из персонажей пьесы (королевский шут) назван Справедливым сапожником. Монарх то и дело обращается к нему за советами. И шут их даёт, дурачась и веселя Людовика.
Почему драматург сделал своего «справедливого» героя именно «сапожником»? Почему не «садовником», не «пекарем» или не «лекарем»? Да потому, что сапожником был отец Сталина. И современникам Булгакова это было хорошо известно.
Прозвище шута (Справедливый Сапожник) по‑французски звучит как «Juste Cordonnier» или «Жу ст Ко рдоньер». Так и тянет предположить, что слогом «ко» Булгаков отсылает нас к Ко бе, а слогом «жу» — к фамилии Джу гашвили.
Пригласив Мольера в королевский дворец, король внезапно предлагает ему:
«ЛЮДОВИК. Сегодня вы будете стелить мне постель».
И Мольер идёт исполнять королевскую волю. Идёт с гордостью!.. В этом эпизоде автор, видимо, надеялся на зрителей, которые должны помнить поговорку о том, что постелить можно мягко, да спать будет жёстко.
По ходу пьесы король вслух размышляет о Мольере. Однако трудно отделаться от ощущения, что аналогичные слова, но уже в свой адрес, хотел услышать сам Булгаков:
«ЛЮДОВИК. Дерзкий актёр талантлив… я попробую исправить его, он может служить к славе царствования. Но если он совершит ещё одну дерзость, я накажу».
