– Не то что он, – мрачно заметила девушка, указывая кивком головы на Глеба Сиверова. – Кстати, предупреждаю: пить будете в одиночестве.
– Я бы на вашем месте не поступал так опрометчиво, – улыбнулся Глеб.
– Почему опрометчиво?
– Если я напьюсь, могу совершить глупость.
– А если мы напьемся вдвоем, то глупость совершу я? – Наталья уже хотела подняться и уйти.
– Останьтесь.
– Нет, уж лучше я переночую на полу в тамбуре.
– Ой, красавица, зачем обижаешь? – встрял в разговор проводник.
– Прости, дорогой, – в тон ему ответил Глеб, – но по-моему, ты забыл выйти.
– Ухожу, – проводник, не удержавшись, подмигнул Сиверову, оставив Наталью саму решать, как ей поступать дальше.
– Ладно, – наконец-то решил не мучить девушку двусмысленностями Глеб, – давай отбросим все, что было до этого. Ты села в это купе в Москве, заплатила проводнику и ничем мне не обязана. Я зашел на первой же станции, поздоровался, поставил свои вещи, и мы познакомились. Давай от этого момента начнем отсчет времени.
– Не получится, – возразила Наталья.
– Почему?
– Если бы так было, я уже спала бы.
– Хорошо, ложись, – Глеб встал.
– Нет, не надо.
– Так, – уже в который раз за этот день терпению Глеба наступал конец.
– Что «так»? – Наталья поняла, что слишком привередливой быть не стоит.
– Я сказал «так», потому что хотел ехать до Адлера в одиночестве, купил у перекупщика за двойную цену четыре билета. Но теперь понимаю, что единственное спокойное место – это тамбур, и если я хочу доехать без приключений, то мне нужно выйти вместе с матрасом и устроиться там на полу.
– Простите, Глеб Петрович.
– То-то же, – Сиверов сел и откупорил бутылку коньяка. – Ах черт, мне что-то не хочется звать вновь этого… – Глеб хотел сказать «мудилу».
По выражению лица Натальи сразу можно было понять – она додумала за него это слово и была благодарна мужчине за то, что он его не произнес.
– Ну конечно же, чистые стаканы он забыл принести! – исправил свою не высказанную ошибку, Глеб.
– Можно, я схожу? – попросила Наташа.
– Нет, сиди.
– Почему?
– Тебе хочется увидеть еще раз его гнусную рожу?
– Честно говоря, нет.
– Тогда мы сделаем с тобой вот так: ты любишь кофе с коньяком?
– В общем-то, несколько раз пробовала.
– А чай с коньяком пила?
– По цвету это в общем-то одно и то же, – замялась Наталья.
– Ну так вот, – и Глеб уже было протянул руку, чтобы плеснуть коньяк в ее стакан.
Наталья накрыла его ладонью.
– Не надо, я не буду пить.
– Это категорический отказ или стоит настаивать?
– Я прекрасно знаю, что думают мужчины о пьющих девушках.
– Только хорошее, – улыбнулся Сиверов.
– Каждый понимает под «хорошим» свое.
– А я хороший или нет? – Глеб не удержался, чтобы не съязвить.
– Вы пока что никакой.
– А это хорошо или плохо?
– Для вас, может быть, и плохо, а для меня пока что хорошо. Посмотрим. Все еще впереди, и я смогу узнать, галантный вы кавалер или же…
– Или же кто? – насторожился Сиверов.
– Пьяный мужчина в купе не всегда ведет себя адекватно, – это последнее слово девушка проговорила с таким видом, словно окончила философский факультет университета.
– Если ты думаешь, Наташа, что мне очень улыбается ехать вместе с тобой, то ошибаешься. Единственной моей мечтой за последние годы было остаться одному. И вот, кажется, этой мечте не суждено сбыться.
– Я знаю, какой была бы следующая мечта, – хитро прищурилась девушка.
– Ладно-ладно, можешь не говорить, я и сам догадываюсь. После одиночества всегда приходит желание побыть с кем-то.
– Излить душу… – уточнила Наталья.
– Вот этого я делать не собираюсь, – насупился Глеб. Его всегда раздражал этот типично женский вопрос: кто ты, откуда и чем занимаешься. Как будто неважно, что человек сидит рядом с тобой и может говорить только о том, о чем ему хочется, нет, обязательно нужны признания, какие-то тайны… Как будто без этого не может быть близости.
«Близость… близость, – подумал Глеб, – почему это идиотское слово лезет мне в голову, лишь только я остаюсь наедине с женщиной? Как будто не существует другого варианта развития событий?»
И, сделав над собой усилие, он заставил себя смотреть не на Наталью, а в окно. Но оказалось, что мир за то время, пока они едут в поезде, исчез окончательно, во всяком случае, перестал быть видимым. Ни огонька, ни звездочки на небе, ни даже краешка луны – сплошная битумно-черная темнота, словно поезд проносился в неосвещенном тоннеле.
– Посмотри, – произнес Глеб дрогнувшим голосом, – вот это и есть ничего.
– Что? – не поняла Наталья.
– Я говорю, то, что лежит за окном, называется «ничего». Я часто в детстве хотел себе представить, что же прячется за этим словом. И теперь понял.
– А-а, – протянула Наталья, но тут же увлеклась предложенной игрой.
Девушке хотелось как-то возразить своему собеседнику, иначе, она понимала, разговор вновь вернется в прежнее русло.
– Нет, «ничего» должно выглядеть иначе.
– А как же?
– Ничего – это что-то серое, липкое, тягучее и влажное.
Глеб с удивлением посмотрел на свою спутницу. Подобное определение никогда не приходило ему в голову.
– А почему именно серое?
– Ну как же… В черном цвете есть какое-то чувство.
– Да, в нем присутствует страх, – согласился Глеб.
– Я бы не назвала это страхом, скорее ужасом. Потому что страшиться можно чего-то естественного, известного тебе, – полуприкрыв глаза, продолжала девушка, – а ужас – он беспричинен. Ты не знаешь, с какой стороны придет опасность. А липкое – потому, что этот ужас обволакивает тебя со всех сторон.
– А почему влажное?
– Потому что ночью всегда влажно.
– Даже если ты находишься дома?
– Нет. Ужас всегда подступает на улице. Он прячется там, за окном, – девушка указала пальцем в подрагивающую за стеклом черноту.
– А чтобы ничего не бояться, нужно выпить, – нашелся Глеб.
Теперь он уже чувствовал себя свободнее, не так напряженно. Он успел привыкнуть к Наталье и больше ее не стеснялся. Странное дело – стеснительность он испытывал только в женском обществе, в мужском же – никогда. Скорее всего, здесь сказывалось желание быть везде первым. Если в мужском обществе это желание легко реализовывалось, то среди женщин он терялся, потому что их занимали другие интересы и проблемы, совсем иные, чем его.
