«Проходной двор какой-то», – мелькнула у меня тогда мысль, но, правда, сразу же забылась, так как впереди были новые впечатления, а главное, горячая пища. Есть действительно хотелось просто неимоверно! Наши-то припасы мы потеряли еще при бегстве из города.
Сам лагерь возник почти сразу. Вроде вот только что был лес, и вдруг за густой лещиной появился он. Прямо на лесной тропке стояли какие-то телеги с мешками и чемоданами, рядом с которыми ковырялись в деревянных колесах возницы. Чуть дальше возвышалась громадина полевого госпиталя – здоровенное полотно брезента, натянутое между деревьями и игравшее роль крыши для нескольких палаток. Там виднелось несколько склонившихся над столами людей в когда-то белых, а сейчас серых халатах. В стороне от всего этого стояла и кухня, которая источала тот самый чудесный аромат.
– Михась, хватит пустобрехать! – меня вдруг хлопнул по плечу какой-то мужичок, густо пахнущий махоркой, и потащил к высокой бочке на колесах. – Давай-ка парнишке положи полную миску нашей каши, а то исхудал он вона как. Одни кожа да кости. На-ка держи мою ложку! – мне в руку уткнулась деревянная ложка. – Давай-ка рубани… Мамаша, и ты бери. Здесь всем каши хватит.
Посаженный на какой-то пенек и быстро заработавший ложкой, я на какое-то время выпал из действия. Когда же ложка заскребла по алюминиевому дну миски, я наконец удовлетворенно икнул и смог осмотреться по сторонам. «Хм, Настя-то как уминает. Умаялась, бедняжка. Ладно, пусть они с бабулей пока посидят, от дороги отдохнут, а мы тут полазим, поразнюхаем чего да как. А то чует мое сердце, вся эта красота так долго продолжаться не может…»
Я зашагал в сторону нескольких землянок, надеясь сначала посмотреть на местное начальство. «Поглядим, что тут за командиры… И тогда подумаем, стоит ли тут задерживаться». Тут я заприметил пару стоявших столбами бойцов с серьезным видом, видимо, что-то охранявших. «А вот и, кажется, местные боссы… Черт, что-то я в этих палочках и квадратиках опять запутался. Это боровичок-середнячок, похоже, политрук». Взгляд мой остановился на невысоком худощавом лейтенанте в характерной форме, который распекал какого-то молодого парнишку с большими ушами. «Воспитывает… Ярый какой, говорливый и, похоже, взрывной как порох!»
– …дисциплину! Пока наша страна ведет, – доносились до меня отдельные обрывки речи политрука, – тяжелые бои с врагом, ты позволяешь себе…
«Понятно… От такого, пожалуй, надо держаться подальше». Я потихоньку начал пятиться. «Надо поглядеть и в другом месте. Лучше пока тихо все здесь поразнюхать, а потом и принимать решение… И вообще как-то все здесь несерьезно, что ли. Самый настоящий проходной двор! Одни приходят, другие уходят. Никто толком никого не проверяет».
Пока я шел через лагерь, люди, раненые бойцы, гражданские, такие же, как и мы, продолжали подходить. Они шли по одиночке, парами, группами и даже целыми отрядами. Одни были без оружия, другие крепко сжимали винтовки. Несколько часов назад вообще к госпиталю вышли пятеро артиллеристов, вручную кативших настоящее орудие. Видит бог, я с открытым ртом глядел, как эти покрытые пылью и потом мужики, скрепя зубами, угрюмо и молча тянули длинноносую пушку по проселочной дороге.
– Похоже, еще кто-то идет, – вот таких новеньких я и заметил одним из первых, так как находился почти у самой дальней границы лагеря. – Хм… Надо поглядеть на наших «новых друзей».
Это была небольшая группа из семи-восьми человек. Судя по кургузым пиджакам и летним платьям на некоторых, часть из них была гражданскими. Другие трое, рядовые и младший лейтенант, высокие крепкие парни, были в грязных гимнастерках пехотинцев.
«Какая-то странная компания. Гражданские и военные… У этих никаких с собой вещей, а у тех оружия полно. У рядовых винтовки, гранаты за поясом. А лейтенант, красавчик, вообще с ППШ, кажется». Если честно, в этот момент я и сам толком не представлял, что мне во всей этой группе не нравилось. Я не мог понять что, но определенно что-то в них было такое чуждое, совершенно другое. «Я, конечно, не дипломированный психолог, но зуб даю, не похожи они на остальных. Вроде и грязные, и оборванные, как и все, но… собранные, не растерянные какие-то. Странно». Действительно, в последние часы я повидал всякого – и пограничников, полных мрачной решимости сражаться до конца; и сбитых летчиков, у которых в глазах поселилась полная безнадега; и капитана с трясущимися руками. И всех их объединяло одно… Они не понимали, как все это могло случиться с «легендарной и непобедимой». Они все до сих пор не верили в то, что произошло. «Эти же другие. Держатся уверенно, словно все так и должно быть».
И если честно, меня даже удивляло, что этого всего другие не замечают. В голову мне пришел лишь один ответ – я здесь тоже был чужим, что и позволило мне видеть чуждость в других.
– Б…ь, она-то куда лезет?! – на мои глаза вдруг попалась маленькая фигурка Насти, которая, поворачивая во все стороны голову, шла в сторону тех, кто так меня заинтересовал. – Вот же неугомонная егоза! – зло шептал я, идя за ней. – Ну куда ты прешься?!
Мне каких-то пары метров не хватило, чтобы ее забрать. Это кудрявое создание подошло к младшему лейтенанту и со всей своей непосредственностью спросило:
– Здлавствуйте! – чуть шепелявя, громко и пискляво выдала она. – Кто такие? Я часовой тут! Откуда вы идете? Говолите быстло!
«Вот же, малявка, нашла время, чтобы в часового играть! Б…ь!» Это же я ее в эту игру научил играть и сейчас глубоко в этом раскаивался. «Ладно, подойдем поближе… Что с ними не так? Качай, Дима! Качай, черт тебя дери! Обычные вроде. Как и десятки других, что проходили мимо меня последние дни. Две руки, две ноги, одна голова. Так, гимнастерки пыльные. Вон разводы от пота. Значит, шли долго, вспотеть успели. Шляпки гвоздей на сапогах не проверить, а хотелось бы. Вдруг квадратные, как у того гоблина из поезда…»
А военные, глядя на грозный вид Насти, с трудом сдерживали смех. Тут один из отряда, плечистый парень со скуластым лицом, видимо, не выдержал. Он сделал быстрый шаг вперед и под смех остальных резко схватил ее и несколько раз подбросил в воздух. В руках этого здорового кабана невесомое тельце девчушки взлетало в воздух подобно мячу, издавая только писк.
Пристально следя за отвлекшейся троицей, я подошел к ним почти вплотную. Со стороны деревьев меня отделяло от младшего лейтенанта не больше двух-трех метров.
«Стоп! Что это еще такое? Ну-ка, ну-ка… – легкое дуновение ветра принесло мне какой-то странный запах. – Запах, какой-то запах… Что-то не пойму. Черт, что-то цветочное! То ли одеколон, то ли душистое мыло. Не пойму точно. Черт! Что же это я, вот оно!»
Этот цветочный, едва уловимый запах словно бомбу у меня в голове взорвал, освобождая самую настоящую лавину воспоминаний о первых днях великой войны… Перед моими глазами стали проноситься строки и образы из многочисленных книг и фильмах о немецких диверсантах. Но вспомнились мне не легендарные матерые волки из Бранденбурга, а их братья помельче. Это были тоже бывшие белогвардейцы, их родственники, махровые националисты, дико ненавидевшие все советское. Единственное, последние были не столь штучным товаром и забрасывались на пару дней или даже часов с наспех состряпанной легендой и «сырыми» документами. Они должны были, присоединившись к отступающим бойцам Красной Армии, наводить на них специальные охотничьи команды или обычные маршевые части Вермахта… А особенно запомнилось мне, что подготовка в спешке нередко приводила к провалу этих диверсантов. Первое время они попадались на самых обыкновенных мелочах – шелковом чистом нижнем белье, пресловутых сапожных гвоздиках с квадратной шляпкой на подошве, запахе одеколона, припрятанной недалеко от лагеря ракетнице и так далее.
