Однако меня уже было не остановить. Честно говоря, у меня и в прошлой жизни так было. Если уж я «оседлал тему», то держись – я несся, словно тяжелый танк… План у меня сложился почти мгновенно. Был у меня такого рода опыт по мягкому уговариванию людей, когда действовать нужно было не силой, а горькими напитками.
– Сделаем, «батя», так… Его надо напоить в каком-нибудь укромном месте и высказать ему все эти замечания и предложения, – я показал стакан, в который что-то наливают. – Он будет дезориентирован и, скорее всего, сговорчив. С утречка же, когда он проспится и чуть оклемается, то надо немного наехать на него авторитетом личного порученца Вождя, – тут я заметил легкую ухмылку Михайловского, которую тот и не думал скрывать. – Да, а что тут смешного? Чай, не придумали, а заработали. Скажешь, так, мол, и так, есть личная просьба… – я ткнул пальцем в потолок. – Надо бы немного доработать сценарий и кое в чем переработать сам процесс съемок. И можно намекнуть, что я не просто какой-то там пацан с улицы, а сын… – тут я еще более выразительнее ткнул в потолок.
На этот раз «батя» уже не улыбался, а отрицательно качал головой. Он прекрасно понимал, что люди и за меньшее отправляются «пить кофе к Берии», а потом рубить сосну в Сибирь (если повезет).
– Ладно, тогда я сам, – буркнул я. – Надеюсь, до него дойдет, что сыну Вождя не отказывают в просьбе, – Михайловский вновь укоризненно покачал головой. – Давай-ка ты, «батя», следи за клиентом, чтобы к концу съемок его не упустить, а я пойду-ка пока здесь пошатаюсь и подумаю. В одиночестве думается хорошо. И этих архаровцев с собой возьми, а то я чувствую себя не под охраной, а под арестом.
Михайловский поднялся и молча отвесил мне легкий и, как я понял, шутливый подзатыльник за мои художества и шутки на грани фола.
– Ну вот и хорошо. Пока клиент под присмотром, я немного тут пошарюсь… Интересно ведь, – с этими словами я юркнул в щель между здоровенными ящиками и оказался в каком-то проходе. – Посмотрим, что у нас тут есть…
Правда, смотреть тут в общем-то было особо не на что. Кругом стояли какие заколоченные ящики с непонятными цифрами и надписями, корзинки, рулоны с бумагой. Чуть дальше я вообще наткнулся, кажется, на часть гардероба артистов – кучу стоячих вешалок со сценическими костюмами, среди которых виднелись и женские платья, и мужские костюмы.
– Костюмерная, значит. Может, здесь где и оружейная есть, я бы еще от одного пистолетика не отказался, – бормотал я, пролезая между костюмами. – Пыли-то сколько…
Ничего не видя от поднявшейся пыли, я сделал шаг, нащупывая землю и вдруг… к своему удивлению завис в воздухе. «Б…ь, меня схватил кто-то!» Меня, словно кутенка, кто-то рывком дернул в сторону и, опрокинув на землю, потащил. Я не мог ничего сделать против грубой силы и бессильно мотался, ударяясь то об одно, то об другое.
– Все. Ша, – наконец тащивший меня остановился, и я, словно шатающийся куль с мукой, был поставлен на ноги. – Ну что, гаденыш, попался…
Прямо мне в лицо дыхнула какой-то гнилью улыбающаяся бородатая рожа с надвинутым на волосы высоким картузом. Это был здоровенный дядька в пиджаке, подпоясанном тонким ремешком, и темных брюках, заправленных в жутко пахнущие ваксой сапоги. Все его выпученное пузо закрывал длинный передник – фартук с парой карманов посередине – непременный атрибут то ли дворника, то ли грузчика.
– Вот же радость кака! Не чуял даже. Михась, знаешь, хто це таке? – бородач был определенно доволен собой и не переставал скалить щербатый рот. – Да подойди ты ближе, дурья твоя башка. Хлопец-то ужо никому не скажет. Так ведь, змееныш, – к моей шее тут же прикоснулось холодное лезвие ножа, который у бородатого в руках возник словно по волшебству. – Это ублюдок Усатого Антихриста, прости мя господи, – он размашисто перекрестился. – Слышал я, как он сам сказал, что сынок евоный! Что ты, Михась, скулишь! Сейчас дернем отсюда. Вот тока поквитаюсь за моих, и дернем…
Пока эта рожа разговаривала с каким-то Михасем, которого из-за очередных ящиков толком-то и видно не было, я мысленно прикидывал свои шансы. «Черт, черт, черт! Что же это за невезуха?! Сам же все придумал и сам вслух озвучил про сына Сталина, а чумырло как специально все услышало! Так же просто не бывает. Это же один шанс на миллион! Черт, черт, черт! Ведь зарежет прямо сейчас и поминай как звали. Такого здоровяка и взрослому не вырубить. Там еще и второй есть, но тот, похоже, ссыкун. И если что, быстро свалит… Значит, все-таки убивать меня будут. Сбежать я вряд ли смогу. За спиной эти проклятые ящики. Сбоку, кажется, тоже они. Самая настоящая западня, не прошмыгнуть, не выскользнуть… Б…ь, сходил, называется, поразвлечься…»
В этот момент, когда я еще раз поерзал спиной, чтобы проверить крепость задней преграды, что-то твердое уткнулось мне в бок. Через мгновение меня осенило. Это же пистолетик Жукова, который он как-то втихаря мне презентовал. «Б…ь, Константинович, не думал, что твоя игрушка мне понадобится. И ведь совсем забыл, что ткнул эту крохотульку за ремень… Так… Руки у меня свободны. Спасибо, гад, за это… Осталось осторожно завести руку за спину… Лишь бы ничего там взводить не нужно было. Патроны вроде были уже там… Б…ь, и что же я, недоумок, заранее не разобрался, как из него стрелять… Ну господи помогай!»
– Михась, Христом Богом молю, не скули под руку! – бородач оскалился и нарочито медленно провел своей финкой по вытянутому платку, демонстрируя мне какой у него острый нож. – Вострый, вострый ножичек. Ты не беспокойся, бесенок. Сейчас я тебя на ремни разделаю, а напоследок пару звезд тебе на спине вырежу. Можа, мои кровиночки-то и порадуются. Ведь сынка самого большого коммуняки разделывать буду… – он перехватил финку поудобнее и присел передо мной на корточки. – Смотри-ка, не скулишь, не плачешь. Раньше бы сказал, что казачонок ты, из наших. А щас вижу другое… Дьявольское семя в тебе! И взгляд такой же, и волос черен. Вот разделаю тебя, прости господи, и станет в миру-то почище… Ну с богом.
Ладонь правой руки, вцепившаяся в рукоять дамского пистолетика «Браунинг» 1906 года выпуска, у меня уже взмокла и от пота, и от напряжения. Спрятанный под полой моего пиджака пистолет чуть подрагивал. Я просто боялся – и промахнуться, и осечки, и отсутствия патронов, и того, что он вообще не выстрелит. Когда же глумящаяся бородатая рожа наконец решилась и с ножом начала тянуться к моей груди, я не выдержал…
– А-а-а! Б…ь! – мой указательный палец как заведенный стал жать на курок. – А-а-а! – надежный механизм немецкого пистолета не подвел, выпустив все шесть крошечных пуль в нависшую надо мной тушу. – Б…ь! Падла! Чуть не обосрался!
Выстрелы дамского пистолетика с такого расстояния не оставили для нападавшего бугая ни единого шанса, гарантированно раскурочив ему всю грудину. И с кучей дырок в груди, из которых хлестала кровь, он и свалился на меня, придавив к земле, словно плитой.
– А-а-а! – попытался я снова крикнуть, но лившаяся кровь словно специально то и дело норовила попасть мне в лицо. – Тьфу! Тьфу! И кровушки вдобавок хватанул… А мои-то где, черт их побери? – от пережитого я уже и забыл, что сам попросил «батю» их придержать. – Как не надо, то вечно за спиной трутся, а как нужно – их и не найдешь.
