Однако в этот момент, словно в опровержение моих слов, откуда-то со стороны стал доноситься страшный грохот, в котором и треск, и скрипы, и крики слились в единую рваную симфонию моего спасения. Да, это точно была моя охрана! Только эти здоровые лбы могли с таким грохотом ломиться по забитому ящиками павильону.
– Где он?
– Мать вашу, искать!
– Стрелял кто-то… Не стрелять, черти! Не дай вам… в мальчонку попасть! Сгною…
– Товарищ Михайловс… Здесь тащили кого-то, кажется! Есть! Ботинок!
– Бегом в ту сторону! Не дай бог…
– Тут есть кто-то… Держите его! Б…ь, укусил меня за руку! Держи его, падлу! На тебе!
– В зал этого тащите, что встали как столбы. Искать дальше!
Наконец мое убежище и одновременно западня было найдено. Кто-то со стороны ног с яростным гиканьем разломал стенку ящика, и в поле моего зрения появился силуэт.
– Есть! Здесь он! Здесь! Сюда все! – наклонившийся боец с видимым трудом отвалил в сторону тушу бородача и тут же отпрянул, едва только увидел залитое кровью мое тело. – Доктора! Доктора быстрее! Объект весь в крови! Много крови! В ступоре, похоже…
Лейтенантик вновь присел на корточки и начал осторожно вытаскивать из моей сведенной судорогой ладошки пистолетик. Я же практически не мигая смотрел куда-то в потолок.
А через несколько минут, когда очнулся от ступора, моя тушка уже оказалась в большом просторном и хорошо освещенном помещении. Вдобавок буквально в нескольких сантиметрах от себя я увидел лохматую явно женскую головку и ощутил, как по моему телу гуляют чьи-то руки.
– Мать вашу! Хватит меня щупать, девка я вам, что ли? – тут же сорвалось у меня с языка. – В порядке я, в порядке… Это не моя кровь!
Женщина, оказывавшая мне первую помощь, вскрикнула от неожиданности, и ее как ветром сдуло. Неудивительно, ведь выглядел я не лучше трупа – весь залит кровью, растрепанный, почти не дышал, с закатившими глазами. И тут вдруг заговорил, да почти с матерком. В этой ситуации любой вздрогнет.
– «Бать», ты здесь? – а меня уже снова будоражил зуд движения, я буквально хребтом чувствовал, как утекает время для моих задумок по поводу фильма. – «Батя»?! – кое-как присев на этом импровизированном лежаке, на который меня положили, я огляделся и сразу же увидел Михайловского. – Все готово? Клиент созрел? – тот с видимым восхищением от моего вида и напора присвистнул и тут же кивнул. – Тогда чего сиськи мять? Давай начнем, – после такого выражения кто-то из охраны хохотнул, правда, мгновенно заткнулся. – Я в полном порядке…
«Батя», в сомнении качая головой, подошел ко мне и очень профессиональными движениями ладоней пробежал по моему телу. Через мгновение он с удовлетворением выпрямился. Видимо, действительно все было в порядке.
– Смотри-ка, все хорошо. Ран серьезных нет. А ссадины и синяки не в счет, – удивленно пробормотал Михайловский. – А ты, дружок, силен… Тогда, значит, начнем, – он повернулся к остальным, находившимся в помещении. – Товарищи, все в порядке. Прошу вас очистить помещение и вернуться к своим делам. Не будем мешать следствию. Органам надо во всем разобраться.
Эти волшебные фразы быстро очистили помещение. Заметил, что режиссер, находившийся в полной прострации, тоже попытался было уйти, но его остановил голос Михайловского.
– Товарищ Пырьев, прошу вас, задержитесь, – сгорбленный мужчина удивленно вскинул голову и остановился возле одного из ящиков. – Нужно вам задать несколько вопросов.
К этому времени я уже встал и осторожными шажками подбирался к режиссеру. Мне хотелось посмотреть на него поближе, чтобы понять получше, с кем придется работать.
Похоже, случившее произвело на него сильное впечатление, что, собственно, было совершенно неудивительно. На государственном объекте, где он осуществлял съемки, находились два преступника, которые совершили нападение на ребенка. Плюс случилось это в военное время, и оба преступника, как оказалось, были рабочими сцены. Кроме того, «батя» по всей видимости все-таки пересилил себя и осторожно намекнул про меня. Ведь за все это можно было схлопотать очень серьезно… Словом, режиссер явно «плыл». Он немного, едва уловимо раскачивался и что-то бормотал.
– Как же так? Как же так? Почему… – голос его становился все сильнее и сильнее. – Я же ничего не знал… Они же документы показали… А Филимон говорил, что у Буденного в Гражданскую героически воевал, ранен был.
«Батя», стоявший в нескольких метрах от него, услышал его слова и с горечью проговорил:
– Похоже, ваш Филимон не вместе с Буденным воевал, а против него. Казачина это. Финка у него уж больно заметная. Да и мозоли на руке характерные. Такие только у хороших рубак есть. Беляк это, как пить дать.
Пырьев тут же отшатнулся и чуть не упал. Только лишь благодаря ящику ему удалось устоять. И вид в этот момент у него был настолько потерянный, что мне стало его чисто по-человечески жалко. «Б…ь, как бы его кондратий не хватанул. Пора приступать к операции». Я быстро поглядел на «батю» и сделал характерный жест, намекая, что клиента пора «подогревать». Тот с усмешкой ответил мне кивком.
Тут же, словно по мановению волшебной палочки, на другом ящике – импровизированном столике появилась поллитровка прозрачной жидкости и пара стаканов. «“Батя”-то приготовился! Тоже, смотрю, силен».
– Ничего, товарищ Пырьев, – Михайловский чуть коснулся рукой плеча режиссера. – Органы во всем разберутся. Все закончилось. Враг изобличен и будет наказан. Никто почти не пострадал. А парнишка вона орел настоящий… Давайте мы с вами лучше водочки выпьем, чтобы немного дух перевести от всех этого.
Тот потерянно поглядел на «батю», а потом схватил полный стакан и залпом его выпил. Правда, тут же закашлялся, после чего ему пришлось стучать по спине.
…Примерно через полчаса наших посиделок режиссеру стало существенно лучше. Он уже перешел к стадии, когда вокруг него находились его лучшие друзья. Словом, клиент дошел до нужной кондиции: ему было хорошо и он был еще в состоянии все более или менее воспринимать.
Я снова подал знак «бате», чтобы он начал обрабатывать режиссера. Чуть позже к этому процессу присоединился и я.
…Еще через пол часа мы с Пырьевым уже яростно спорили по поводу снимаемого им фильма. Алкоголь, кстати, сработал на все сто процентов – мужчина не задавал никаких лишних вопросов и воспринимал меня совершенно обыкновенным собеседником.
– …А я вам говорю, у вас не хватает силы, эмоций. Вы, Иван Александрович, поймите! Сейчас нужен напор, нужна злость… Комедии, конечно, тоже нужны, но это все вторично! – убеждал я растрепанного собеседника, который в пылу дискуссии уже снял пиджак и находился в одной рубашке. – Вот что это у вас за казнь такая? Почему вы не раскрыли темы полностью? Где кровь, где слезы, где ненависть? Вы же показываете лубочную картинку, которой по-настоящему не бывает! Думаете, никто этого не заметит?! Напротив, многие это увидят. Ведь так в жизни не бывает. Запомните, немец – это зверь, за самым небольшим исключением! – вдалбливал я ему. – И это и нужно всеми силами демонстрировать… И потом, где герой, который должен всех спасти. При всей жестокости и ужасах просто обязан быть герой, на которого можно равняться. У нас что, нет примеров? Возьмите любой боевой листок, газету и увидите там множество очень фактурных примеров! А где у вас предатель, который сотрудничает с немцами? Покажите, что есть и такие гниды, которые еще, может быть, и хуже немчуры! Пусть эта мразь покрасуется на экране, и люди все хорошенько рассмотрят! Пусть видят, как низко может опуститься человек!
