– Да достало меня все… Я же вижу, сколько дерьма вокруг творится, – Михайловский схватил меня за рукав и придержал, давая шедшим впереди охранникам уйти. – Представляешь, слышал недавно от одного урода с большими шпалами про придуманный им способ минное поле разминировать. Говорит, берешь роту и пускаешь вперед, а там и посмотрим. А? Каково?! Или позавчерашние горе-ученые, что меня в коридоре не заметили, рассуждали, что автоматическое оружие для рядового пехотинца – это излишняя роскошь. Мол, ему хватит и винтовки с десятком патрон, которые все равно в цель-то не попадут… А Королев Сергей Павлович, который сегодня должен быть на нашей встречи с конструкторами, ведь сиделец. Ты понимаешь? Ученый, через два десятка лет запустивший в космос человека, является осужденным по каким-то нелепым обвинениям. Б…ь, из-за доноса какого черта гения чуть не сгноили. А сколько еще ученых и конструкторов валит лес на северах?
Я ощущал, как хватка «бати» за мой пиджак становится все сильнее. Чувствовалось, что тот не слабо нервничает.
– Я же еще чего завелся-то… – полутемный коридор, по которому мы шли, казался нескончаемым, что давало мне возможность хотя бы немного излить накопившееся. – Да вижу я просто, что опять все идет по старым рельсам, снова в задницу, – мне действительно было очень обидно, что мои усилия не дают какого-то ощутимого результата. – Говорим, говорим, а выхода почти никакого… Я же сводки каждый день слушаю, а там все одно и то же – после продолжительных и ожесточенных боев оставили очередной город, поселок, рубеж…
В этот момент меня вдруг что-то развернуло, и я оказался перед лицом чуть нагнувшегося «бати».
– Ты что скулишь, как щенок? Неужели в будущем вы там все такие? – Михайловский вновь встряхнул меня, словно хотел вытрясти из меня дух или, может, наоборот, вернуть его обратно. – Я, конечно, не знаю, как там все было у вас, но здесь и сейчас мы крепко стоим на ногах! Мы держимся! Кровью харкаем, но держимся за каждый сантиметр земли! Заруби себе это на носу!
Замолчав, он шумно выдохнул воздух, а потом вновь тяжело вздохнул.
– И еще… – он посмотрел мне прямо в глаза. – Ты не прав, что от твоих действий ничего не меняется. Ты просто этого не видишь или не знаешь… – и в его словах веяло такой убежденностью, что мне чертовски захотелось поверить в его слова. – Знаешь, что простые бойцы на бутылки с твоей зажигательной смесью буквально молятся. Про них уже песни с частушками стали сочинять. Дело вообще дошло до того, что части, стоящие на танкоопасных направлениях, категорически отказываются от противотанковых гранат в пользу бутылок с зажигательной смесью… По радио тебе не расскажут и про наших разведчиков, которые поклялись до конца своих дней поить коньяком того, кто изобрел их новую форму. Так что подрастешь и узнаешь, какова она – благодарность разведчиков.
Что тут говорить, слышать все это было безумно приятно. Ведь все эти дни мне не хватало именно этого осознания нужности моих усилий. С этой же максимальной секретностью и круглосуточной охраной я чувствовал себя как в тюрьме, получая самый минимум информации о внешнем мире.
– Вижу тебе не рассказали и о вчерашнем визите к товарищу Сталину двух послов – Великобритании и Северо-Американских Штатов, – тут мои глаза сами собой загорелись, судя по намекам «бати», визит этих наших «партнеров» был явно связан со мной. – Есть слухи, что послы принесли с собой на встречу большие фотографии Берлина, на которых запечатлены развалины от зданий Рейхсканцелярии и Рейхстага. По словам послов, Советский Союз применил в Берлине особые сверхмощные бомбы, которые не имеют аналогов в мире.
В ответ я понимающе кивнул, вспоминая ролики с испытаний объемных вакуумных боеприпасов в мое время. «Получается, нашим удалось что-то склепать после моих рассказов. Сильны…» Меня, конечно, не затопила волна гордости, но я испытал уважение к этим безымянным для меня ученым, что только лишь на основе моих воспоминаний смогли в кратчайшие сроки создать самое настоящее супероружие.
– Думаю, и англичанин, и американец просили поделиться с ними секретом изготовления таких бомб. И тем и другим нужно что-то очень мощное для бомбардировок промышленных объектов Германии, – «батя» усмехнулся. – И я даже боюсь предположить, что товарищ Сталин мог с них за это попросить… Понял теперь, что занимаемся мы очень нужным и важным делом?! Пошли давай.
Поднявшись, он потянул меня за собой. Через десяток шагов по коридору нам пришлось пройти еще через одну дверь, за которой, к своему удивлению, я вдруг оказался в довольно большом и ярко освещенном помещении, которое было заполнено детьми самого разного возраста. Здесь были и совсем малышки, закутанные в теплые мохеровые шали, и ребятишки постарше, шмыгавшие носами возле стоявших игрушек, и даже подростки примерно моего возраста. Последних я приметил возле собранного макета железной дороги с поездом и небольшими домиками, раскинувшей свои рельсы на добрых пять или шесть метров.
И тут все это великолепие увидела и Настя, едва не рванувшая с рук «бати». Не веря своим глазам, она начала медленно ходить вдоль невысоких стендов, на которых ровными рядами лежали и стояли самые разные игрушки.
– Видишь, сколько здесь игрушек и детей? Смотри, в том, что в разгар страшной войны здесь столько детей, есть и твоя заслуга, – Михайловский шептал мне в ухо. – Почти месяц назад после одной из твоих встреч с товарищем Сталиным было принято решение поощрять наиболее отличившихся работников предприятий, учреждений и организаций специальными купонами на приобретение игрушек. А ведь многие там… – выразительный кивок в потолок, – считали, что это плохая затея и лишь разбазаривание народных средств. Но ведь вышло… Оказалось, многие родители были готовы буквально жилы рвать, чтобы порадовать свою кровиночку.
Я же молча кивал и, не скрывая своего восторга, рассматривал этот советский мир игрушек, помогавший детям сотнями звенящих, гогочущих, свистящих, рычащих и гремящих игрушек на время забыть о страшной действительности.
С самого потолка свисало сверкающее великолепие стеклянных люстр, прямо перед большими зеркалами горами возвышались разного рода игрушки – деревянные, жестяные, меховые, бумажные, стеклянные; машинки, самолетики, кораблики, солдатики, паровозики; куклы ростовые, куклы с ноготок, пупсы и так далее. Это был самый настоящий детский рай, посреди которого, словно ошарашенные всей этой красотой Адам и Ева, бродили девочки и мальчики. Одни уже освоились и смело хватали то одно, то другое, а поиграв, с неохотой возвращали на место; вторые, разинув рот, ходили от одного угла к другому и даже не смели прикоснуться к лежавшим игрушкам; третьи вообще ни на шаг, не отходили от своих родителей, лишь глазенками шаркая по сторонам.
«Надо же, как он понял мое предложение любыми методами и способами повышать веру в победу и советскую власть! Решил эдакую отдушину хотя бы для ребятишек сделать… Черт, а игрушки-то какие интересные». Не выдержав, я тоже сделал шаг по направлению к какой-то замудренной модельке чего-то такого большого.
– Мама, мама, – в нескольких метрах от меня внезапно раздался довольно громкий шепот, на который я не сразу обратил внимание. – Смотли… Вон туда… Да нет! Туда вон смотли! – я уже протянул руку к искусно выполненной модели железнодорожного состава, как услышал еще кое-что. – Это же Настя! Вон, видишь? А там Дима, ее сталший блатик. Это они денюшку на танк для своего папы собирают!
