Тут я уже не мог игнорировать этот восторженный детский голос и, повернувшись в его сторону, наткнулся на маленькое чудо – кроху с кудряшками, густо выбивающимися из-под темного платка на голове. Она улыбаясь тыкала в нашу Настю пальчиком и так громко рассказывала своей матери о нас, что и другие дети с родителями начали шушукаться и оборачиваться то в мою сторону, то в сторону Насти.
Наконец мама девочки с кудряшками подошла ко мне и улыбаясь спросила:
– Тебя ведь зовут Дима? – я, естественно, кивнул. – Это про тебя написали в газете? – я вновь кивнул, ведь сказанное было истинной правдой. – Ты большой молодец! – женщина вновь улыбнулась. – Наш папа тоже ушел на фронт, – она вдруг вытащила платок и приложила его к глазам. – Держи вот тебе, – она взяла мою руку и, распрямив детскую ладошку, вложила в нее тоненькую пачку больших цветных бумажек. – На танк для папы, для всех наших пап.
Я опустил глаза и увидел, кажется, с десяток червонцев. «Ни хрена себе! Сотня! Считай, почти полкило хорошего мяса с колхозного рынка отвалила…»
– Мальчик, мальчик, – меня опять кто-то теребил за рукав, и, подняв голову, я увидел мальчишку в потрепанном пальто и большой не по размеру кепке на голове. – Скажи, чтобы танк самый лучший делали, с большой пушкой, – серьезно смотревший на меня ребенок тоже тянул несколько денежных купюр. – И кулемет чтобы хороший был. Ведь без кулемета это не танк, а сарай, – тут он шмыгнул носом и пояснил: – Васька, брат мой старшой, так говорил раньше… Бери, бери, тебе нужнее.
«Б…ь, что-то ком в груди встал». Это все напоминало мне какое библейское искупление, когда ради чего-то очень важного, святого люди отдавали самое последнее. А тут ко мне шли детишки, серьезные, взрослые в своем желании победить грозного врага и вернуть домой своих родителей, родных.
Вон шел еще один ребенок, только что вырвавшийся из рук высокого полного мужчины в длинном пальто. В его протянутой ладошке по всей видимости также были деньги. А стоявший у самого стеллажа с игрушками ребенок вдруг перестал обнимать большую куклу. Печально проводив ее взглядом, он осторожно положил ее к остальным и медленно пошел в мою сторону. «Вот же дерьмо! Еще у одного малыша детство отобрал… Кукла эта, может, его единственное светлое пятно».
– Дима, пора нам, – из этого моего пораженного состояния меня вытряс голос «бати», осторожно коснувшегося моей головы. – Нас ждут в институте.
Начав поворачиваться за ним, я вдруг остановился и, помахав провожавшим меня взглядами детям и взрослым, громко крикнул:
– Не сомневайтесь, это будет самый лучший танк! Самый мощный и быстрый! И таких танков будет очень и очень много.
Последнее я уже прокричал из темноты коридора, куда меня тянул Михайловский.
По-хорошему, до меня только сейчас начало доходить, что я, дитя века компьютеров и интернета, всеобщей и мгновенной связи, совершенно недооценил силу сегодняшнего печатного слова. В мое время газеты серьезно подрастеряли свою читательскую базу и почти проиграли интернету и телевидению войну за влияние на мнение больших масс людей. Здесь же, в условиях тотального информационного вакуума, газета была полновластным хозяином мира новостей. Газету ждали, зачитывали до дыр. Страницы с самыми важными сообщениями бережно хранили в сундуках, комодах, а кто и за окладом икон. Словом, развернутая через центральные и местные газеты мощнейшая пиар-компания вокруг создания и деятельности Детского фонда обороны, отозвалась неимоверным откликом по всей стране, сделав наши с Настей лица хорошо узнаваемыми.
Очнулся я от переполнявших меня мыслей уже в автомобиле, где, сжимая в ладошке толстую пачку бумажных купюр, сидел на заднем сидении.
– Очнулся, герой? Еле тебя вырвал из рук ребятишек, – раздался голос «бати» с переднего сидения. – Давай приходи в себя. Сейчас едем, куда и собирались, – в институт, с нашими будущими ракетчиками и ядерщиками говорить… Готовься.
Спрятав деньги во внутренний карман, я снова затих. «Чего там готовиться? Все же вроде обговорили уже от “А” и до “Я»” Я выдавил из себя все, что мог, и даже немного больше…» Вообще сейчас, перед встречей с будущими, а по большому счету и сегодняшними «зубрами» советской фундаментальной науки, в частности Курчатовым и Королевым, я немного трусил.
Ведь, по-хорошему, что я им мог рассказать? Я, конечно, интересовался и американским и советским ядерным проектом, почитывал кое-какие интересные истории-факты о взаимном шпионаже по этой тематике и даже с большим интересом просмотрел свежие в моем времени фильмы об этой атомной дуэли – «Шпионская игра», «Атомная драма Владимира Барковского» и другие. Да, все это было. Однако выхлоп со всего этого был крайне малый. Я мог бы, наверное, назвать десятка два фамилий ключевых советских, немецких и американских ученых, которые сыграли основную роль в создании ядерного оружия, примерно столько же имен тех, кто участвовал в битве разведок, добывавших секреты ядерного оружия друг у друга. Вдобавок мне была отрывочно известна кое-какая хронология всей этой ядерной эпопеи. Это катастрофическая недооценка немцами мощи оружия на основе расщепления ядер и, соответственно, их опоздание; опережающая работа американцев в рамках Манхэттенского проекта и последующая направленность против СССР; запаздывание советского ядерного проекта и многочисленные препоны на его пути. Вот этим, по-хорошему, я и мог поделиться. Правда, такого рода информация была бы скорее полезна разведчикам, которые уже сейчас могли бы начать «копать» и в Германии, и в США.
«А в действительности по самой бомбе, что ценного я мог бы рассказать тому же самому Курчатову? Что такого, что бы ускорило работу советских ученых? О строении атомной бомбы из еще советского учебника физики в моей голове остались лишь крохи… Какой-то металлизированный шар весом около 50 килограмм, состоящий то ли из плутония, то ли из урана. Там же должен быть какой-то замедлитель, чтобы раньше срока не началась реакция деления ядер. Вокруг всего этого должны быть расположены заряды, собственно и служащие для приведения бомбы в действие. Еще мне вспоминалась какая-то пушечная схема сборки ядерной бомбы, которая вроде и использовалась в первом американском боеприпасе. В этом случае вроде в кусок урана, являющийся своеобразной мишенью, с помощью порохового заряда выстреливался другой кусок урана, служащий пулей и приводящий, собственно, к началу реакции ядерного вещества… Мать его, вот и все! Что отсюда может Курчатов взять ценного? А если что-то спросит о самом делении ядер, об особенностях образовании плазмы, о радиоактивности нового боеприпаса, о самом взрыве… Б…ь!»
К счастью, мои терзания, которые я испытывал на протяжении всей поездки на автомобиле, оказались напрасными. Встреча прошла очень по-деловому. Конечно, никакой, как говорится, дружеской обстановки не наблюдалось. Скорее, наоборот, царило скрытое напряжение, большая часть приглашенных ученых сидела как на иголках. Правда, некоторые из них, как я понял, имели на такую настороженность полное право, так как были только что вышедшими из лагерного барака. Вон наш выдающийся ракетчик Королев вообще выглядел словно долго голодавший вампир – худой, в сильно ношенном пиджаке, на лице землистого цвета сильно выпирали скулы и выделялись налитые безнадегой глаза. Он то и дело дергал головой, поворачивая цыплячью шею в стороны. Видно, он поверить не мог, что находится здесь. «Да уж, какие от него вопросы… Слушает, и ладно».
