Берия, все это время буквально буравивший глазами Верховного, сейчас очень сильно напоминал бойцовского пса, у которого с пасти капала слюна и он ждал лишь команды, чтобы вцепиться в горло жертве. Хотя кто мог поручиться, что это впечатление было реальным и действительно отражало суть этого человека.
– Он рассказывал о нашей партии страшные вещи, Лаврентий, – тяжелый взгляд глаз Сталина вновь остановился на сидящем наркоме. – По его словам, в партии большевиков уже сейчас полно подонков и моральных уродов, а через какой-то десяток лет их станет еще больше. Лучшие, говорил он, лягут в землю на этой войне, а самые хитрые, лживые приспособленцы выживут и станут плодиться дальше… Тяжело мне было это слушать…
Видно, и всесильного наркома услышанное задело за живое. Он несколько раз порывался встать, а его покрытое красными пятнами лицо практически пылало гневом.
– Подожди, подожди… – Сталин махнул рукой. – А может он прав, товарищ Берия? – вдруг неожиданно перешел он на официальное обращение к наркому, чем заставил его вздрогнуть. – Давно ли мы расчищали то дерьмо, что оставил Ежов? А? Есть мнение, что и сейчас комиссариат государственной безопасности допускает массовые нарушения социалистической законности, – красные пятна на лице наркома мгновенно сменились смертельной свинцовой бледнотой. – Как вы считаете, товарищ Берия, много ли подонков служит под вашим началом?
Не надо было быть психологом, а тем более и экстрасенсом, чтобы понять, что Сталин начинал заводиться.
– Неужели наш потомок прав? Неужели наша партия, кровь и плоть советского народа, становится прибежищем негодяев и приспособленцев? А как же эти твои бесконечные реляции и рапорты о тысячах пойманных и расстрелянных шпионах, вредителей? Объясни мне… – с тяжелым вздохом Сталин встал с места и глухим голосом продолжил: – Молчишь… – уже не спросил, а скорее констатировал хозяин кабинета. – Значит, есть в этих словах правда… и плохо, очень плохо мы работаем, если наши потомки такого о нас с тобой мнения. Разве об этом мы думали, когда гнили на царской ссылке или шли в атаку на офицеров под Царицыном?
Лаврентий Павлович уже превратился в каменную статую и лишь поблескивание стекол его пенсне еще говорило о том, что он дышит. Он, прожженный аппаратчик с громадным опытом подковерной борьбы, прекрасно понимал, что в его ведомстве можно найти такие нарушения, за которые с легкостью если не поставят к стенке, то отправят рубить лес точно. И это понимание, что он в доли секунды может превратиться из всесильного наркома в обвиняемого, все сильнее и сильнее накрывало его.
– Я, Лаврентий, много размышлял после этой встречи с нашим потомком, – уже давно вставший с места Сталин, прохаживаясь, остановился за спиной наркома. – Думаю, нужно разобраться по-большевистски с этой порочной практикой в органах государственной безопасности… Что же мы за власть такая рабочих и крестьян, если нас уже стали бояться сами рабочие и крестьяне? Есть мнение наделить Наркомат государственного контроля дополнительными функциями по контролю всех сфер экономической и общественно-политической жизни Советского Союза, возродив славные традиции рабоче-крестьянской инспекции. Наряду со специальным институтом цензоров, имеющих право проверять деятельность любых советских и партийных должностных лиц, необходимо предусмотреть возможность участия в работе Наркомата государственного контроля рядовых граждан. Необходимо довести до каждого рабочего, колхозника, деятеля науки и культуры, бойца и матроса Красной Армии, что, обнаружив нарушение социалистической законности, партийной дисциплины, морально-нравственное разложение должностных лиц, он не только имеет право, но и обязан сообщить об этих фактах в Наркомат государственного контроля…
Сталин вдруг замолчав, прервавшись на фразе, и медленно пошел к окну. Постояв возле него несколько секунд, он вновь вернулся к столу.
– И еще… Мы с тобой, Лаврентий, давно знаем другу друга, и, думаю, ты понимаешь всю серьезность ситуации… Нам всем дан важный шанс избежать многих наших ошибок, за которые и ты в том числе несешь персональную ответственность, – по идеально выпрямленной спине Берии в этот момент можно было смело выверять вертикальный уровень. – И я тебя сейчас даже не предупреждаю, а прошу как старого товарища, не ошибись теперь.
* * *
Я тихо прикрыл за собой дверь кабинета Сталина и, не глядя на сидевшего рядом с Поскребышевым «батю», вышел в коридор, где с облегчением привалился к оббитой деревянными панелями стене. И едва мои лопатки коснулись твердой поверхности, из моего рта тут же вырвался облегченный выдох.
– Вот же сукин сын, – едва слышно выдал я, еще не отойдя от очередной, уже бог знает какой, встречи с вождем. – Прямо-таки генератор идей какой-то…
«Силен все-таки мужик… Вот же черт! Знаю ведь, что и за репрессии он ответственен, и за катастрофическую коллективизацию, и, по-хорошему, за поражения первых дней войны, но… ведь фигура! Какой масштаб и размер!» Я снова и снова поражался гибкости ума этого, в сущности, уже немолодого человека, его потрясающей способности находить элегантные решения из непростых положений. «А я уже думал, что из меня, как из лимона, все выжали… Он же, красавчик, еще нашел, что с меня поиметь!»
– Это еще что за новое назначение? – меня затормошил Михайловский, до которого, видимо, тоже довели, чем нам еще придется заниматься. – Какой-то Совет по разработке предложений по совершенствованию советской науки и техники? Товарищу Сталину ты, что ли, предложил это?
Видимо, «бате» новая работенка заранее не понравилась. И если честно, это было неудивительно… Сталин предложил мне вспомнить обо всех научных и технических новинках, которые использовались в моем времени в быту, производстве, искусстве, военном деле и так далее. Насколько я понял, в моих записях каждое «чудо» из будущего должно быть описано следующим образом: наименование, предназначение, внутреннее устройство. Естественно, описывать все это надо с вариациями, что я хозяину Кремля и постарался втолковать. Мол, пользовался я дома микроволновой печью, но откуда я мог знать ее устройство?
– Я, «батя», удивлен не меньше твоего. Но, если честно, это охрененно дальновидное решение, – и я действительно так считал. – Ведь даже эта страшная война, что полыхает в сотне километров от этого места, когда-нибудь кончится. И тогда нам зверски понадобятся оригинальные идеи, прорывные технологии, чтобы как можно скорее наладить в стране нормальную жизнь.
Вижу, «батя» еще не догоняет. Мое сумбурное объяснение явно ничего для него не прояснило.
– Вот смотри… – я чуть потянул его за ладонь, усаживая на корточки. – Все останется таким же, как и прежде. Я снова буду много писать, вспоминать, фантазировать, а ты… получается… руководить и прикрывать меня от остальных. Потом всю эту писанину о новых приборах и устройствах мы отправим ученым, которые и будут разбираться, где тут правда, а где ложь.
Однако на самом деле задумка Сталина была гораздо глубже… Как я понял, он пытался с помощью моего опыта и знаний сделать для советских ученых задел на будущее. Ведь мое знание о технологиях, устройствах и всякого рода машинах, да и о самой обычной жизни он воспринимал не как мертвый груз, а как руководство к действию. Как мне показалось из разговора, этот бывший семинарист, всего добившийся собственным трудом и гигантским упорством, смог разглядеть за моими обрывочными рассказами о будущем главное – идеи, которые сейчас обгоняли вся и всех!
