Я был противоположного мнения. Но спорить с Рысей мне не хотелось.
– Отсюда не убежит, – сказал Рыся. – Не убежит…
– А зачем всё-таки звезда на крыше? – не удержался и спросил я.
– Понимаешь, – Рыся взялся за ручку ящика для клетки. – Помоги-ка.
Я помог.
– Понимаешь, – сказал Рыся. – В последнее время что-то стало происходить…
– Что?
– Я поэтому и просил тебя, чтобы ты стрелять ребят поучил. На прошлой неделе один мужик, он охотник, в лес пошёл и какие-то странные следы видел. Он их даже опознать толком не мог, хотя охотник настоящий. Говорит, то ли медвежьи, то ли волчьи, а может, и вообще рысь. Но только уж какая-то очень большая, таких не бывает. А потом эти следы всё ближе и ближе к селу стали находить, так что я думаю, что с этим делом не всё чисто. Что-то тут намечается…
Рыся осушил бутылку с лимонадом и выбросил её в окно.
– И эта тоже, – Рыся пнул клетку. – Беспокойная стала. Раньше, бывало, месяцами лежит и лежит, а сейчас вон шипит, мечется. Чует будто что-то. Но ничего, никуда она не денется. Если уж прижмёт, я её всегда прибью.
Кошка зашипела.
– Я тебе сейчас пошиплю! – Рыся снова взялся за свою пырялку. – Мне на твоё шипение плевать…
– Мне пора, – перебил я. – Автобус уже скоро. Опоздаю.
– Да? – Рыся посмотрел на меня. – А может…
– Не, – покачал головой я. – У меня соревнования скоро, надо отоспаться.
– Ну, тогда ладно, – Рыся улыбнулся. – Если что, я позвоню. Если что случится.
– Звони.
Я уже выбрался на лестницу, как из люка высунулся Рыся.
– Эй, – позвал он. – А у тебя нет адреса Лерки?
– В самых общих чертах, – ответил я. – Новая Зеландия, Веллингтон, Валерии. До востребования. Не забудь наклеить специальную международную марку.
– Спасибо. Марку я наклею.
– На здоровье.
И я полез вниз.
Я спустился по лестнице и спрыгнул на землю.
– Эй! – снова позвал сверху Рыся. – Я забыл совсем. Лерка тебе кое-что оставила.
Рыся кинул мне продолговатый предмет, плотно упакованный в коричневую обёрточную бумагу.
Свёрток упал на землю с деревянным стуком.
16. Тишина
Катька уходит.
Я остаюсь один. Какое-то время я сижу просто так. Затем подхожу к двери, закрываю и для верности подпираю её гирей.
Опускаю жалюзи. Делаю шаг от подоконника. Стучу кулаком по паркету. Отыскиваю место со звонким звуком. Поднимаю пластинки. Под ними тайник. Я сам его оборудовал, тайник – вещь просто незаменимая, в последнее время я это прекрасно понял.
Долго смотрю в треугольную дыру, затем достаю из неё продолговатый полиэтиленовый свёрток. Распускаю бечёвку. На пол вытряхивается доска с гвоздём. На кончике гвоздя словно чёрные капли. И сама доска почернела, будто умерла. И даже как-то сжалась, ссохлась, словно рыба на солнце. Пахнет горелой древесиной. Букв, вернее, значков на доске уже не видно. Они ушли вглубь дерева, и различить их можно разве что на ощупь.
Я провожу пальцем по дереву. Ничего. Обычные шероховатости на гладкой структуре сосны.
Когда-то я прибил этой доской напавшую на меня в подвале шестиногую тваринку. Хранителя чёрной книги.
Мне неприятно держать доску в руках. Я заворачиваю её в полиэтилен и прячу обратно в тайник.
Сижу, дышу воздухом, пропитанным странным горелым запахом.
Затем иду проверить Катьку.
Дверь в её комнату открыта, к косяку приставлен стул. Катька не любит спать с закрытой дверью. Теперь не любит.
Я переступаю стул и проникаю в комнату. На цыпочках.
Катька спит, повернувшись лицом к стене. Это хороший знак. Если человек спит лицом к стене – значит, у него всё в порядке. Более или менее.
Возле окна висит трубчатый железный ветродуй, его отцу прислали из Китая. Сейчас ветра нет, и ветродуй молчит, кусок полированной яшмы медленно поворачивается вокруг своей оси.
Я достаю из кармана колокольчик, который когда-то подарил мне дедушка Лерки. Привешиваю его к язычку ветродуя.
Теперь, когда поднимется ветер, колокольчик будет звенеть. Но пока ветра нет, погода спокойная.
Я возвращаюсь к себе. Сажусь в кресло. Беру телефон. Трубка у меня новая, с плеером и фотоаппаратом. Это чтобы фиксировать окружающую действительность. Захожу в справочник. Открываю нужный номер. Звоню.
Потом ещё раз. И ещё раз.
Тишина.
Я не посылал Рысе никаких эсэмэсок. Потому что…
Потому что телефон Рыси молчит. Уже три недели.
Абонент отключён.
Пятно кровавой луны
Первый вечер
Тайваньские часы Корзуна пропищали одиннадцать ночи, и пришло время рассказывать Малине. Малина прокашлялся, выдержал паузу и затянул зловещим голосом:
– Однажды, ещё во время войны с немцами, один наш отряд отбился от своих. Сначала они пробирались через лес, дня два пробирались, а лес всё не кончался. А потом вдруг вышли в поле. Поле было огромное и всё засеянное пшеницей, а посреди поля стояла…
– Это что, опять про белую церковь, что ли? – насмешливо спросил из соседнего гамака Борев. – Так ты нам это уже два раза рассказывал. Белая церковь с чёрными куполами. Слыхали…
– Ну, больше не знаю, – разозлился Малина. – Я все истории рассказал. Больше ни одной не помню… Ты, Борев, сам рассказывай…
Борев промолчал. В тряпичное палаточное окошко виднелся кусок реки, высокий берег, а на берегу старый монастырь с высоченной сахарной колокольней. В первый день Малина со своей белой церковью сильно всех напугал, особенно Борева. Всякий раз, когда Борев просыпался, он видел в окошке эту самую белую церковь. С чёрными куполами. Конечно, на самом деле эти купола были медными, но от времени медь почернела, и теперь купола казались чёрными и зловещими. Борев, чтобы отогнать зло, прикусывал язык и потихоньку сплевывал на пол. Но сейчас белая церковь уже почти не пугала. Малина зевнул и сказал:
– Это история про гроб на колёсиках…
– Хватит, Малина, – перебил Борев. – Мы не в детском саду. К тому же мы договорились – никаких гробов с колёсиками, никаких красных рук. И чтобы бантиков в котлетах тоже не было! Только по-настоящему страшные истории…
– Да по-настоящему страшных историй уже нет, – огрызнулся Малина. – Все они уже рассказаны. И даже записаны. Даже книжки такие выпускают…
